Александровскiе кадеты. Том 2

– Очень просто, господин кадет. Мы родились в великой Империи; глазом не успев моргнуть, оказались в Российской республике; затем, после октября семнадцатого, когда большевики взяли власть, – в Советской России, потом – в Союзе Советских Социалистических Республик. И Советская Россия девятнадцатого или двадцатого года совершенно не походила на Советский Союз конца двадцатых, а он – на себя же десять лет спустя. Менялось всё. Был «военный коммунизм», когда запретили торговлю и все трудились за паёк; была «новая экономическая политика», когда новоявленные правители России, поняв, что довели её до ручки, дали на время задний ход, разрешив предпринимательство, частную торговлю и прочее; было уничтожение этой «новой политики», голодные и полуголодные годы, обожествление тогдашнего главы большевиков, Иосифа Джугашвили. Был террор. Была война. Потом Джугашвили умер, окончились массовые репрессии, мы, которые «из бывших», перестали дрожать от каждого звонка в дверь, раздававшегося в неурочное время. Это была уже совсем иная страна, пятая по счёту. В которой живём и сейчас. По-прежнему трещат с трибун высокопарные фразы о «движении к коммунизму», в которые никто не верит; но, по крайней мере, людям дали жить. И они приспосабливаются, как могут. Да, мы не можем спросить каждого из них, хотят ли они таких перемен. Мы взяли эту ответственность на себя. Мы считаем, что так будет лучше.

– Как же вы можете что-то считать, если сами не представляете, что получится в итоге? – покраснела Ирина Ивановна. Она сердилась. – Что, вновь вернётся государь? И пятьдесят с лишним лет словно бы исчезнут?.. Или, как вы говорите, сольются? Полноте, милостивый государь, да когда вы на исповеди-то последний раз были?!

– Очень давно, милостивая государыня, – сухо ответил профессор. – Очень, очень давно. Так что да, грешен я, грешен. Но от мысли своей не отступлюсь. Можно сказать, поступаю, как мои враги, большевики, которые тоже народ не спрашивали, хочет ли он в светлое завтра, как они говорили.

– Similis simili gaudet, – бросила Ирина Ивановна.

– Совершенно верно. «Подобный подобному радуется», или, выражаясь по-русски, «рыбак рыбака видит издалека». И, уж коль у нас пошли в ход латинские изречения, позволю себе и я вспомнить одно подходящее – Summum jus – summa injuria, «высшая законность – высшее беззаконие». Впрочем, не прекратить ли нам дозволенные речи? Вы желаете вернуться? Вы вернётесь. Но, я ручаюсь, увидев то, что творится в нашем семнадцатом году, вы сами не останетесь в стороне.

– Но что мы сможем там сделать, милостивый государь? Я профессиональный военный, прошёл Туркестан и Маньчжурию и – помня о ваших подробных инструкциях – не перестаю задавать этот вопрос. При куда большем числе защитников не получилось отстоять даже наш корпус, а вы хотите, чтобы мы впятером повернули весь ход истории?

– Что не сделает большой отряд, исполнит малый, – парировал профессор. – Давайте отпустим мальчишек, у них и так уже, вижу, ум за разум заходит.

* * *

…Ум у Феди и впрямь заходил за разум. Они все забились в дальнюю и узкую спальню-пенал, куда следом проник и Игорёк. Петя Ниткин стребовал с него самые разные книжки и немедля в них уткнулся, время от времени фыркая от непривычной орфографии.

– Собрать сведения… – бормотал он себе под нос. – Телефон тот же… машины… прочее…

– Не хочу я отсюда никуда уходить, – вдруг сказал Костя, глядя в окно. – Незачем. Папке с мамкой легче будет, без меня-то…

– Ты что?! – поразился Федя, и даже Петя оторвался от созерцания каких-то чертежей. – Ты что ж, думаешь, они обрадуются, узнав, что ты пропал?

– Не обрадуются, – пожал плечами Костик, – но и грустить не будут. Вы же им скажете, верно?

– Не дури, Нифонтов! Отца с матерью и сестру бросить собрался?!

– А ты меня не учи! – немедля вскинулся Костя. – И не совести! Не духовник, чай!

– А ты не дури! Игорь, ну вот ты ему скажи – как ему тут оставаться-то?!

Однако Игорёк как-то кисло взглянул в сторону:

– Да остаться-то можно, дед бы придумал… и документы тебе бы справили, Костька…

– Ополоумел?! – Забывшись, Фёдор едва не кинулся на Игорька.

– А что мне там делать, дома-то? – зло бросил Костик. – Папка гниёт заживо в своём каземате крепостном, невесть зачем там сидючи! Мамка едва концы с концами сводит, чтобы сестру в гимназии выучить да замуж выдать, хоть какое приданое собрать! И кем я там буду?! Таким же вечным капитаном в захолустье, богом забытом?! А тут, смотри, какая жизнь шикарная! И это… метро, и ракеты, и мороженое вкусное, и машины, и вообще всё, что хочешь! И с девчонками дружить можно! А вы меня гоните куда-то, какую-то революцию предотвращать! – Он аж вскочил, кулаки сжаты, скулы лихорадочно горят. – Слёзы одни дома, ничего больше!.. Ищи дурака!.. Не хочу я туда!.. – Костя вдруг схватил Игорька за руку, сильно потянул. – Христом Богом прошу, помоги тут остаться! Деду твоему сапоги ваксить буду, что хочешь, сделаю!..

– Да не надо ему ничего ваксить, у него и сапог-то нету! – опешил Игорёк.

– Ну, полы мыть могу! Я вообще много чего умею!