Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата…

Ну, а если уж по гамбургскому счету, то цитадель всех свобод, Америка, встречала аплодисментами и морально курировала расстрел нашего парламентаризма, нашей демократии в 1993-м. Теперь же с гневом негодует, что у нас ее нет. Она же и стояла по большому счету у истоков наших нынешних дегенераций и патологий. Разве не так, дорогой господин Уайт? Что ж вы тогда-то не дали нам стать «непатологичными»? И пытались ваши правдолюбы потом уже привлечь к ответу вороватых ваших консультантов вроде Джонатана Хея и прочих «гарвардских мальчиков» – да что толку… Но так и сама демократия, писал Сенека, может быть более жестокой, чем войны тиранов.

При этом же, наобщавшись вволю когда-то с «форинами» на наших Северах, хорошо понимаю, что отношение к нам было пристрастным задолго и до «второго майдана». Прекрасно помню, как молодые шведские инженеры говорили мне: что за рухлядь – да у нас таких машин уже полвека как нет… И в каких-то аспектах сопоставляли военные наши потенциалы как противостоящие… Паранойя паранойей, но равными они нас не считают, и если у того, кто хуже тебя, есть еще и мощный оборонный потенциал, это всегда угроза…

Однако и в ура-монархизме, укрепившем обороноспособность благодаря стремительному росту цен на углеводороды на мировом рынке в «нулевые», тоже не спасешься. Как и в мире денежных мешков, все растущих и растущих в размерах – под призывы к плебсу о необходимости проявлять патриотизм и терпимость к грозной риторике руководящих наших дам (что заботятся о нашем здоровье и одновременно делают хороший бизнес на нем…). Ведь теперь уже два врага у ворот… Тут и простому разумному человеку впору было бы прийти в отчаяние, а уж творцам-маргиналистам, подобным Леше Балабанову…

Так и Леша, преданный дружбе с Аркус и более всего ценивший в своем творчестве ту его часть, что связывала его, как он полагал, с гуманистической традицией, испытывал бы тяжкий дискомфорт от этого своего раздвоения. От необходимости потакать «властному дяде» и потворствовать новым прихотям и ректификационной возгонке личностного «эго» Данилы Багрова (разжиревшего бы и сильно «покрутевшего» к нашему времени) и попытками через раз снимать кино про человечность и тонкую маргинальность.

Так что предположу, что «проклятый поэт», пользуясь словами все той же Любови Аркус, по-прежнему оставался бы в ситуации «разрыва мозга», и эта «шизофрения» (не диагноз, я просто о состоянии раздвоенности) только усиливалась бы в свете новейших политических потрясений. Его «энтропия» никуда бы не делась, она была его сутью.

Да, пожалуй, так и было бы… После броского, в пику Зюганову, боевика с молодым Джугашвили (вполне заказного – или как минимум конъюнктурно-самоцензурного, с влекущими зрителя фантасмагориями) попытался бы уйти в окончательный постмодерн – но тяжело увяз бы в новых фантасмагориях и деструкциях. В порыве отчаяния сочинил бы еще что-нибудь антиимперское вроде «Кочегара», но совсем уже камерное, на особинку, так что не сразу и разберешь.

У него, похоже, не было бы шансов обрести целительный покой в этом нашем будущем. В его будущем – нашем настоящем. Трудно жить, предаваясь постижению «танатологии», культу смерти. Ведь все идейно-эстетические поиски и были пронизаны тоской угасания и деградации. А деградация – это всегда упрощение, ведь это только в развитии – усложнение. Увы, что поделаешь: Леша Балабанов и энтропия – почти синонимы. Отсюда и лубочность в его манере, отсюда и «рубленые кинофразы» в его повествовании. Ему было бы трудно изменить себя, даже и к высшим силам обратившись за поддержкой. Возможно, он по-своему правильно сделал, оставшись в том предмайданном году…

Я и в самом деле очень жалею Лешу. Поверьте. Той жалостью сердечной, с которой относятся к человеку близкому. При том, что написал немало нелицеприятного о нем. Уверяю, вовсе и не думал бы предавать это гласности. Если бы там, наверху не стали бы лепить из него нравственного поводыря для всех нас. Нового «сталкера», великого «проводника между эпохами», поборника правды.

Был ли он талантливым? Да, несомненно. Был человечным? Однозначно не скажешь. Для близких – да, а как художник… Особенно если заглянуть в существо резонов и чувств, которые он стремился сообщить нам. Хотя в общении он и был таким. Его отличал субъективизм? Да. Но ведь это простительно художнику – он и должен быть непохожим на других. Изобретательным. В этом ведь и существо творческой свободы художника, разве не так? Да, безусловно.

Но твоя творческая свобода кончается там, где начинаются твои нравственные обязательства перед обществом. (Не только перед его интеллектуальной творческой элитой, которая ждет от тебя свершений и потрясений.) Перед историей страны, в которой живешь. Во имя будущего ее народа. Даже если считаешь, что он вместе с тобой обречен на угасание…

Да, все правильно, война эстетик – продолжение войны гражданской, а у Леши часто возникал азарт пострелять то с одной, то с другой стороны…