Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата…

Ретроспективно – уже задним числом – он подвирал и в комментариях к своим фильмам, которые были не поняты зрителем и приближенной к «тради» частью киносообщества. Или даже отвергнуты как феномен искусства. Возможно, делал это неосознанно, и все же это было. В последние годы пытался истолковать и «Груз 200», и другое – как не имевшее никакой деструктивной задачи. Наоборот – он-де любил то время, потому что и сам был молодой, и вообще он в принципе за социальную справедливость. Он вот просто был хронистом уходящей натуры, а зритель ничего не понял. И в этом Леша опять же ловчил – как мог лукавить еще совсем молодым. С одной оговоркой – вполне искренне, воспринимая мир игрово и интерактивно.

Конечно же, художнику непоследовательность простительна, как она простительна, в принципе, даже и ученому-исследователю. Да ведь и кто-то из господ исследователей делал критерием истинности теории или гипотезы то, что ее можно оспорить. И если нельзя, если она слишком аксиоматична, то неверна уже и сегодня. Но одно дело – сказать: я заблуждался, потом все понял иначе, и другое – соврать про себя… Есть же свидетельства и свидетели того, что ты делал.

Ведь что отвечает Агния Кузнецова, актриса главной роли в «Грузе 200», на вопрос Юрия Дудя о смыслах этого кино: «…о том, что есть такая земля благословенная, которую господь поцеловал… и эта земля попала в мерзкую столетнюю беду… Вот в чем ужас. В том, что Советский Союз, он как бы неистребим… в худшем мерзком понятии… всех этих человеческих экскрементов моральных… Этой системы, которая убивает душу. Об этом фильм…»

Этим пониманием и снабдил режиссер молодую актрису, готовя ее к съемкам, этим она и сегодня индоктринирована. Без этой сверхзадачи, видимо, и нельзя было заставить актеров принимать участие в съемках. У молодых, честолюбивых и безвестных, понятное дело, свои стимулы, а ведь известные просто отказывались от участия. Как это сделали Миронов и Маковецкий, убоявшись ущерба для репутации.

О том, что сказала актриса, только членораздельнее, пишет в своих статьях о нашем искусстве и американский русист, профессор из Юты Фредерик Уайт (когда-то выступавший с лекциями в нашей с Лешей alma mater и отметившийся целой книжкой о его творчестве): Through the bricolage of Dostoevsky and Faulkner, Balabanov explores the realities of a Godless, morally corrupt Soviet society in which anything and everything is permitted. (Компонуя Достоевского и Фолкнера, Балабанов исследует реалии безбожного морально коррумпированного советского общества, где все позволено.)

Эта фраза из аннотации обнаружилась в Интернете, а сама книжка «Бриколаж режиссера Балабанова» была издана нижегородским издательством «ДЕКОМ» когда-то на русском. С устрашающими словами о том, что воспроизведение любой ее части запрещается без письменного разрешения издателей. То есть мы вам как читателю постараемся внедрить наши смыслы, а опираться на цитаты из этой книжки, пусть и крошечные, чтобы оспорить авторские утверждения, вы не имеете права. Этак Энгельс и никакого «Анти-Дюринга» не написал бы… Нет уж, господа хорошие, к этой книжке я все же обращусь по двум-трем поводам, уж больно интересны и специфичны суждения профессора из далекого мормонского штата о режиссере Балабанове и о нас русских вообще.

Профессор в своих суждениях бывает и поверхностен, и лукаво по-госдеповски глубокомыслен. Поскольку тут же выводит, что In doing so, Balabanov invites audiences to reassess Vladimir Putin’s new national unity that relied heavily on sanitized memories of a Soviet past. (И здесь Балабанов призывает к переоценке курса Владимира Путина на новое народное единство, в значительной мере опиравшееся на прошедшее санобработку советское прошлое.)

В подобных суждениях, конечно же, и Путин не понят, и Балабанов завышен как мыслитель. Путина-то он в «Грузе 200» уж точно не имел в виду. Эти цитаты приведены, впрочем, с единственной целью. Сопоставить смыслы, которые вкладывал режиссер в этот фильм, и толкования этого опуса с тем, что сам он говорил о нем потом. И тем более – в контексте декларировавшейся им аполитичности.

А сам он уже через несколько лет говорил другое. Что делал этот фильм чуть ли не с любовью к эпохе. Возникал естественный вопрос – значит, где-то ты соврал? Или там и тогда, или здесь и сейчас, когда оправдываешься?