Алексей Балабанов. Встать за брата… Предать брата…

Ведь писал же критик Шорохов в «Российском писателе» (что при Союзе писателей России) несколько лет тому про русского писателя Василия Дворцова, что он второй великий – после режиссера Балабанова – русский творец современный. И ведь Алексей Шорохов пусть и не во всем бескомпромиссный аналитик – и с «пипами» прилепиными готов в шеренгу встать (иначе, боюсь, и сложно было выживать по многодетности), но все же сильный русский литератор, поэт и публицист. Интересный, пытливый, несущий традиции от славянофилов. Критик Владимир Бондаренко (долгие годы замглавного в прохановском издании «Завтра», у которого сам я начинал в «Дне» в 1992-м – со статьи «Литература или прокуратура?») уже в «нулевые» назвал Шорохова «одним из лидеров современной русской литературы». А равно и сам Василий Дворцов вполне силен и выразителен – как сибирского склада русский писатель, пришедший в литературу из художников, – и как общественный деятель. Хоть и чуть витиеват, на мою оценку, в своем многословии.

Вот чего я должен был бояться-то. Не осуждений из лагеря либералов, высоколобых киноведов и гнусавых киноедов, членов всевозможных «орденов» и гильдий. А что свои же и не поймут. Не поймут – потому что установка давно уже сверху получена, кого привечать в русском мире, кого оттеснять на периферию.

И в этом контексте есть смысл рассмотреть диалектику патриотизма – настоящего и мнимого – в проекции к 90-м. Попробую обойтись без подсказок Сэмюэля Джонсона, хотя и не сомневаюсь, что он об этом поведал лаконичней прочих.

Да – и Сельянов был рядом тогда с Балабановым, и не побоялись оснастить «Брата» малым числом жгучих фраз – вроде той, что не брат ты мне, гнида чернож… – как бы манифестом о возврате к России исторической. Но ведь оправдывался потом Балабанов перед Германом: что никакой не антисемит и что к евреям как-то не очень… – это слова не его, а персонажа…

А что, если пошире взглянуть…

Развязанная за тройку лет до «Брата» Чеченская война и крепилась этими «наитиями» – не брат ты мне… В чем-то и справедливыми, ведь все проснувшиеся в перестройку звери и родовые сущности разбрелись по своим национально-культурным берлогам, ни о каком новом интернационализме не помышляли. Мало кто сегодня вспомнит – но тогдашнее гос– и семибанкирское ТВ бомбардировало россиян сюжетами, как в Чечне изгоняют, убивают и насилуют русских. А после расстрела парламента подавало эту тему вообще на форсаже. Не стоит забывать, что рейтинг-то у Ельцина в декабре 1993-го был на уровне трех процентов, иначе – на уровне статистической погрешности. Ну, а когда все началось – и сам Невзоров с катушек слетел, помчался туда живописать, как всем там лижут зад языки адского пламени. Война «за русский мир и порядок» и разогнала этот рейтинг почти до зюгановского.

Герой Сергея Бодрова, пришедшего к «Брату» из «Кавказского пленника», как никакой другой киногерой вписывался в идейно-культурную идеологему власти. Не бонивуров же и не павок корчагиных вливать в мозги новому веку, а Карла Поппера внедрять лучше на отечественном материале. Вот же он – наш образчик их голливудского героя-мстителя. И Балабанов знал, как это сделать. Хорошо помню, как он толковал мне много лет тому назад, что образ мстителя в кино – это самая беспроигрышная карта, проверенная всей историей Голливуда.

И все же этот фильм, как многие убеждены, вполне исчерпывается мнением писателя Сергея Есина, бывшего ректора литинститута, едко сказавшего в своей книге воспоминаний «На рубеже веков»: «Это о мальчике-киллере, которого современная жизнь ведет по сегодняшней дорожке. Его природная нравственность выражается в специфических формах – он убивает. Специфическая нравственность нашего времени».

Так и все мнимые ценности, что валились нам на уши в виде лапши в те времена, были либо плохим переводом, либо простейшей калькой с готового внешнего оригинала. Или еще хуже – с плохих его копий, с дешевых подделок. Вот он – и народный мститель, не голливудский – и не Клинт Иствуд престарелый, а в доску свой – и весь с ноготков новенький.

И либеральная мягкая сила, и через какое-то время – она же (только теперь под чужими флагами – в роскошной парче патриотизма «от полит-юдашкиных»), лишь в самом начале слегка напряглась. Что там за «сила в правде»? О чем это? Он что, антисемит? Но скоро все поняла и снова расслабилась – продолжила строить критику и пиар, как это нужно было когда-то под «Замок» или под «Уродов и людей». Уже не видя для себя опасности ни в нем, Балабанове, ни в Сергее Сельянове. И не предполагая ничуть, что зерна кафкианства и свободомыслия, помолотые в русофильство в «Братьях», смогут прорасти через года технологически новым и более надежным крепежом на свободах. Уж больно хорошо была подана автором и продюсером русская идея к общему столу – как любимое блюдо.