Алексей Баталов

Потом смотришь — сначала хотел умереть как Баталов, теперь вдруг захотелось прожить жизнь, как жил Гуров в «Даме с собачкой». Потому что в ней было абсолютное отсутствие фальши и абсолютное отсутствие декламации и примитивных фокусов в изложении той или иной гуровской концепции. Концепция одна — сначала мы попадаем в жизнь, потом попадаем в тысячи сложнейших жизненных обстоятельств, проживая которые, можно быть человеком, а можно свиньей.

Скорость

* * *

И вот Баталов, проживая жутко трудные обстоятельства своего героя Гурова, везде оставался человеком. Трагическим, мучающимся человеком, который находится на грани безумия. Он любит, и это очень простая и очень тяжелая вещь — безумие, приходящее от того, что любишь и не знаешь, что с этим делать, как с этим поступить. Всем людям присуще это ощущение — необыкновенно человеческого благородства проживания жизни. И теперь я думал, что хорошо бы так прожить жизнь, как прожил ее Гуров. И знаете, была странная вещь, даже совестно мне… Мне ужасно понравилось, что я русский человек. Мне очень понравилось, что я родился здесь, в России, что я сидел на «колбасе» того трамвая, а не какого-нибудь другого. И как сейчас говорят: «Надо как-то мощно попилить бюджет на миллионы миллиардов, и если их правильным людям дать, то они уже, вставив себе золотые зубы, на остаток денег что-то такое снимут, и это должны быть патриотические картины». И они сразу представляют себе, как что-то взрывается, куда-то кто-то несется на конях или же без коней, на танках и что это и есть патриотизм. Нет! Одна из самых патриотических лент — это «Дама с собачкой» Хейфица. Поскольку там чувствуется ужасная гордость за то, что ты русский, и за то, что в этой стране живешь. И за то, что здесь, в этой стране, есть такая исключительная тонкость и сложность чувств и сопереживание друг другу, и такая драма, которая, конечно же, не имеет никакого счастливого конца. Конечно, нет в нашей жизни никакого счастливого конца. Странное чувство. Как хорошо, что эта картина была. Счастливого конца нет, а то, что драма эта была в тех формах, в которых она была, — вот это и есть счастливый конец.

Это счастливое чувство того, что ты был человеком, а не свиньей. Очень важное чувство. Может быть, единственное стоящее чувство.

Баталов с Хейфицем привнесли в наш кинематограф очень серьезную и абсолютно новую вещь. Какую-то исключительно целомудренную манеру в то, как могут быть выражены человеческие чувства. Это ясная и очень скромная, очень целомудренная простота. Очень важный, при всем при том, что его как бы и не видно, невероятный исполнительский компонент. Я помню опять-таки о том трамвае, о котором мы говорили, и о Мравинском.

* * *

Мравинский был великий музыкант, дирижер. Иногда очень высокие ценители музыки его если не обвиняли, то как бы сожалели, что у Мравинского превалирует сухость. Сухостью они называли отсутствие внешней выразительности, каких-то романтических эффектов. И до Мравинского ленинградский симфонический оркестр возглавлял замечательный грандиозный дирижер Курт Зандерлинг.

И ленинградцы обожали его. И когда случилось, что Зандерлинг был немец и уехал в Германию, то пришел Мравинский, и долгое время музыкальные ценители сожалели об этом. Мравинский — да, конечно, очень благородный и выразительный дирижер, но нет той эмоциональной яркости, такого блеска, как у Курта Зандерлинга. А видимо, сменилось время. И так как Мравинский пришел в музыкальную жизнь в конце 50-х — начале 60-х годов с ясной структурной манерой, лишенной внешних эффектов, так и Баталов с Хейфицем настояли на том, что огромное количество массового зрителя с большой нежностью и сердечным сопереживанием восприняли эту манеру говорить обо всем и о любви в частности. Ну что может быть более эмоциональным и будоражащим, чем изложение любовного чувства.

* * *

И в «Даме с собачкой» Баталов гениально говорит о любви. Помните у Шпаликова было замечательное стихотворение «Давай поговорим как лицеисты / О Шиллере, о славе, о любви / О женщинах — возвышенно и чисто…» Вот Баталов в «Даме с собачкой» говорит о Шиллере, о славе, о любви и гениально говорит о женщине — взволнованно и чисто. Это удивительное дело…

* * *

Время неумолимо бежало вперед. Причем Анна Андреевна Ахматова первая гениально сформулировала это, назвав свою книгу «Бег времени». В этом беге времени у актерской индивидуальности Алексея Баталова была очень непростая своя личная и дистанция, и свой личный путь этого бега. Начинался какой-то внутренний переворот. Уже плохо помнили Зандерлинга, начинали Мравинского забывать. Ну Мравинский и Мравинский… И вот тогда Алексей Владимирович снялся в знаменитейшей картине Владимира Меньшова «Москва слезам не верит». В очень неожиданной для себя роли. Это даже странно было — роль слесаря. И можно было бы подумать, что Баталов включился в этот бег в не свойственной себе манере изображения простых людей в новом обличии.

Москва слезам не верит