Алексей Баталов

Когда кончилась церемония, я не понимал, куда мне деться. Я знал, что Гена Шпаликов снимает картину на «Ленфильме». Уже был поздний вечер, часов девять-десять. Я приехал и спросил, где его найти. Мне сказали, что в механическом цехе. А механический цех это где всякими железками производят всякие механические операции. Я уже не стал спрашивать, почему в механическом цехе должен быть Гена Шпаликов, но я пошел, нашел в этом цехе Гену с его товарищами по съемочной группе. Там еще электросварка все время блистала. Спрашиваю: «Что вы делаете?» Он говорит: «Мы варим крест Анне Андреевне».

Дело Румянцева

Сейчас на Комаровском кладбище стоит большой монументальный каменный крест, сделанный хорошими скульпторами. А оказывается, первый крест, который стоял на могиле Анны Андреевны, был сварен Геной Шпаликовым на «Ленфильме».

* * *

Это была последняя декорация в жизни Анны Андреевны. И автором ее был поэт Геннадий Шпаликов. Вот все тот трамвай, из которого был и Леша. И когда появилась картина «Дело Румянцева» — она появилась еще задолго до этих печальных событий — народ был просто поражен. В судьбе Баталова Хейфиц — особая величина. Особая нетленная величина, потому что он не только провозгласил идею «человека из трамвая», он ее еще и воплотил. И вот когда появился Баталов — водитель-шофер, который играл абсолютно такого настоящего «человека из трамвая», которого подвели мерзавцы под монастырь и под тюрьму. И у всего народонаселения Советского Союза, которое ходило в кинотеатр и за последней истиной, и за хлебом духовным, и за развлечением, происходило сопереживание за то, что гробят их любимого человека, гробят на их глазах, — это было огромнейшим сопереживанием зрителей. И когда справедливость торжествовала — это была настоящая, колоссальнейшая надежда, которая передавалась людям, и эта надежда была даже мощнее, чем вынос гроба Сталина из мавзолея, и решение двадцатого съезда КПСС. То была бюрократическая надежда, в которую по-настоящему от души никто не мог поверить. Все понимали, что во всех этих хрущевских инсталляциях есть какая-то темная и неверная сторона. А в том, что на их глазах спасли Лешу Баталова от негодяев, мерзавцев и сволочей, которые решили его погубить, и справедливость на глазах многомиллионной аудитории восторжествовала, — это был колоссальнейший нравственный подарок и Хейфица, и Баталова всему советскому народу. Все понадеялись на то, что мы все переживем и справедливость восторжествует.

Сгореть, чтобы светить

* * *

Когда я говорил о том, что я очень не люблю мечтателей и сам никогда не мечтал. Если уж что-то мне очень нравится, я понимаю, что нужно не мечтать, а сделать так, чтобы это была не мечта, а реальность. И вот когда я посмотрел смерть Бориса и «Летят журавли», я понял, что нужно что-то делать, а не мечтать. Я помню, прямо на уроке, я тогда учился в шестом или седьмом классе, я вырвал из тетрадки листок в клетку и написал какие-то совершенно безумные строки. Я до сих пор не понимаю, как они могли мне в голову прийти. Я написал письмо как будто директору киностудии «Ленфильм» товарищу Киселеву — действительно тогда был такой очень славный человек, директор «Ленфильма» Киселев, — от «директора» киностудии Юнфильм имени С. Эйзенштейна Сергея Соловьева.

Естественно, не было никакой студии, естественно, я не был никаким директором. И откуда я тогда знал имя С. Эйзенштейна? Вероятно, прочел его в журнале «Советский экран». Вот в этом были все мои познания. И я написал в письме, что мы начинаем снимать картину из жизни молодежи и по этой причине прошу выделить световую, съемочную аппаратуру, кабель… И всю это хреновину на листочках в клеточку мне как-то помогли передать Киселеву в кабинет. И Киселев, увидев этот собачий бред, как-то оробел. Странно, он был такой очень мощный аппаратчик, и, конечно, он должен был пустить эту бумагу по назначению, но он оробел. Наверное, подумал, что есть какой-то там директор студии «Юнфильм» имени Эйзенштейна. Тогда спустили какую-то разнарядку, что надо помогать кинолюбителям. Короче, мы недавно виделись с моим одноклассником, Львом Абрамовичем Додиным, которого я тут же ввинтил в эту авантюру, и мы с ним внезапно обнаружили себя в каком-то непонятном ужасе, в кабине трех грузовиков, на котором мы увозили с «Ленфильма» в абсолютно неизвестном направлении огромное кол-во съемочной аппаратуры. Кроме съемочной аппаратуры там были кабели, осветительная аппаратура. Было совершенно непонятно куда ехать, потому что у нас ничего не было, даже сценария, — это была чистой воды безумная авантюра.

Время отдыха с субботы до понедельника

И мы снимали целый день, как Лева Додин бежал, на повороте трамвая на Херсонскую улицу, где трамвай тормозил, — а в этот момент я говорил: «Пошел!» — и Лева бежал и запрыгивал на «колбасу» трамвая. Потом он ехал некоторое время, мы это снимали на камеру «конус автомат», такую же, как у Урусевского, затем Лева спрыгивал и шел обратно для второго дубля.