Алфавит грешника. Часть 1. Женщина, тюрьма и воля

Закат, уменьшаясь до кромки горящей,
До ниточки блеклой, растаял, дымясь,
И лунный фонарь засигналил над чащей,
С известными лицами выйдя на связь.

За ним или вместе свирепые совьи

Глазищи зажглись меж мохнатых ветвей
У полуразрушившегося зимовья
На севере крайнем Отчизны моей.

Где рос и учился подростком неловким.

Был бит и ославлен, и выжит толпой,
А дальше пошло уже без остановки,
В согласии полном с обычной судьбой.

Под взглядом которой не лёг и не сгинул

Среди чистоплюев, блаженных, блатных,
Держа, не сгибая, ни плечи, ни спину,
Когда награждали иль били под дых.

Седой. Постаревший. Уставший до боли.

Встающий не выспавшись. Верящий в сны.
Но сам, ещё сам, выбирающий роли
Из тех, что мне господом припасены.

Поэтому сердце моё, то и дело,

На родину тянет – на день или час,
Пока ещё в силе рассудок и тело,
И лунный фонарь над тайгой не погас.

«Застава. Обычный, обыденный май…»

Застава. Обычный, обыденный май
За гранью полярного круга.
Кому-то, с мошной – экзотический край,
А мне – место выслуги друга.

За окнами полночь, но ночь ни при чём

На море и острове оном,
Раз солнечный диск у бойца над плечом,
Как пуговка Наполеона.

И чистое небо вокруг, потому

Не скроешь ни жеста, ни взгляда,
Как это обычно в кромешную тьму
Декабрьского снегопада.

Не зря же в заброшенных концлагерях

Не тронут гвоздя нганасаны,
Ведь каждому ясно, что в этих местах
За каждым следят неустанно,

Когда по Навину над стылой землёй,

Ведя окровавленным оком,
Холодное солнце стоит день-деньской
Высоко, высоко, высоко.

«Заставлю сердце я – запоминай…»

Заставлю сердце я – запоминай,
Что мне открылось в сумерках белесых:
Дождь ухватился в облако, за край,
И с ним, крепясь, поплыл над стихшим лесом.

И улыбался, ясно почему –

Висела радуга над свежею отавой,
Но молния ударила ему
По пальцам, затекающим в суставах.

Обидно? Да. Так это ж не внове!

А он заплакал и, тряся струями,
Дождь побежал по скошенной траве,
Похрустывая стебельками.

«Зашипело и вот, за вагоном вагон…»