Альфред Нобель. Биография человека, который изменил мир

Берта написала письмо Альфреду, спрашивая, можно ли его поздравлять. Вовсе нет, ответил Альфред. «Неужели Вы и вправду думаете, что я мог взять и жениться, не уведомив Вас об этом?» Он заверил, что в его жизни нет даже «дамы сердца». Все это недоразумение. Комментарий в цветочном магазине относился к его невестке, дал он понять.

«Стало быть, это и есть объяснение тайной и мистической женитьбы. Все в этом примитивном мире рано или поздно получает свое объяснение, кроме сердечного магнетизма, который тот же мир должен благодарить за свое существование и продолжение. Однако лично я, похоже, не обладаю тем самым магнетизмом, поскольку никакой Мадам Нобель не существует, а в моем случае стрелы Амура нашли себе плохую замену в виде пушек»²⁰.

* * *

Этот «сердечный магнетизм» постоянно всплывает в мыслях и мечтах Альфреда Нобеля. По крайней мере, если верить черновику романа «Сестры», который он до тех пор – и до конца своих дней – скрывал от мира. Там Альфред часто помещал своих героев в ситуации с эротическим (по крайней мере по меркам XIX века) подтекстом: чуть приподнятый край юбки, мелькнувшая обнаженная щиколотка, потерянная туфелька, обтянутая шелковым чулком голень и губы, эти пылающие притягательные губы в многочисленных строках, вышедших из-под пера Альфреда. «Все яснее молчаливое согласие, все короче расстояние между лицами, все ярче пламенеет щека, все выше вздымается грудь, все тише звучат в голове материнские наставления, и наконец они совсем забыты, и девушка лежит, обезоруженная, в объятиях любовника, даря и принимая ласки», – рисовал картину Альфред Нобель.

Казалось, он писал, чтобы излить на бумагу все те стремления, которые занимали его мысли. Раз за разом. Словно при помощи пера пытался пережить то, чего не достиг в реальной жизни: быть человеком до конца, испытывать глубокую влюбленность и становиться безвольной жертвой собственных страстей. Альфред Нобель не колебался даже при описании женского желания. Вероятно, из соображений благочестия он придумал изящный ход, его героини совершали свои измены во сне. «Она ощутила, как ее медленно положили на постель, усыпанную розовыми лепестками; руки Адониса сомкнулись вокруг нее, его губы коснулись ее губ; она глубоко вздохнула и почувствовала себя такой счастливой, что от счастья проснулась».

Какая незадача. Однако Альфред придумал решение, дав слово удивленному мужу, проснувшемуся от того, что жена заговорила во сне.

– Расскажи мне, до чего у тебя дошло с Адонисом.

– Так же далеко, как мы только что зашли с тобой, – ответила она и спрятала лицо у него на груди.

– Ты сопротивлялась?

Поцелуй в ответ²¹.

Смелые строки для того времени, но, положа руку на сердце, не такая уж великая литература и небольшая потеря для мира. Возможно, он сам видел, что получается не так уж блестяще?

Альфред Нобель мечтал сделать себе имя писательством, однако жизнь его сложилась таким образом, что никакой возможности выделить время на литературные занятия не предоставлялось. Иногда он набрасывал пару стихотворных строк на последних страницах лабораторного журнала. Больше ничего из-под его пера не вышло. Черновик романа «Сестры», над которым Альфред работал не менее пятнадцати лет, насчитывал всего восемьдесят три книжные страницы, когда автор распрощался со своими героями.

Несколькими месяцами ранее Берта фон Зутнер написала Альфреду в Париж, она просила его записать некоторые свои философские размышления. Альфред отказался. Ее письмо пришло в тяжелые последние недели жизни Людвига. Что бы он ни написал, получится сущая ерунда, настолько он сейчас озабочен и подавлен²².

Однако сама идея захватила его. Со временем он начал записывать в своих лабораторных журналах философские «письма», не имеющие конкретного адресата. «Ты хочешь философствовать. Пофилософствуем», – начал он первое письмо, извиняясь. Никаких уникальных мыслей он произвести на свет не сможет. По большей части все это следует воспринимать как личное отражение тех философов, которых он читал.

На полках его библиотеки стояли книги Иммануила Канта и Артура Шопенгауэра, а также Джона Стюарда Милля, Спинозы, Герберта Спенсера и Огюста Конта. Разумеется, такое чтение не могло пройти бесследно.