Инициатива Альфреда по поводу наследства упала на благодатную почву. «Спасибо, дорогой брат Альфред, за Твои подарки моим детям, которых Ты тем самым осчастливил», – пишет в ответ Роберт. Он добавляет, что и сам об этом подумывал, однако ему трудно расстаться со своим «маленьким капиталом». Впрочем, пишет брат, в подарке Альфреда есть свои подводные камни. «Я всеми силами пытаюсь приучить их к простоте и бережливости – единственному, что может сделать человека независимым, по крайней мере, в меньшей степени рабом своих привычек. Если они смогут свободно распоряжаться тем капиталом, который ты переводишь на них, это вызовет к жизни сильные и весьма противоречивые чувства». Поэтому Роберт предлагает положить деньги на имя детей в банк, чтобы они могли получать ежегодную ренту.
Как поступить с семейным склепом? Альфред предложил возвести монумент, «красивый, но без претензии и роскошеств» и «без мистических символов». Портреты матери, отца и брата Эмиля предполагалось поместить в небольшие медальоны и «симметрии ради» оставить место для «того, кто добавится туда следующий, я имею в виду старого, траченного молью себя». Своего портрета он не желал, ибо выглядело бы «почти жалким желание быть кем-то или чем-то среди пестрой компании из одного миллиарда и 400 миллионов двуногих бесхвостых обезьян, бегающих по нашему вращающемуся по кругу земному снаряду. Аминь»8
.Все кончилось тем, что от идеи с портретами отказались совсем.
Роберт настаивал, что имущество Андриетты следует продать с аукциона. Альфреду эта мысль не понравилась, но вскоре в газетах появилось объявление о домашнем аукционе на Хамнгатан, 20. Все пошло с молотка, от щипцов для сахара до персидских ковров, будуарных зеркал и двуспальной кровати красного дерева имперских размеров9
.Слухи о наследстве распространились быстро. К Альфреду Нобелю обратился профессор математики Стокгольмской высшей школы (ныне Стокгольмский университет) по имени Йоста Миттаг-Леффлер. Он апеллировал к «известному интересу» Альфреда, который тот питает «к механическим и математическим наукам». Хотя в первую очередь, конечно, к его бумажнику. Дело в том, что Высшей школе удалось привлечь выдающийся математический талант из Санкт-Петербурга, знаменитую Софью Ковалевскую. Теперь же Ковалевская получила интересное предложение из родного города, на которое, похоже, намеревается ответить согласием. «Для Швеции будет большой потерей, если она покинет нас», – писал Миттаг-Леффлер. Если Нобель сочтет возможным поучаствовать в учреждении достойной профессуры в Стокгольмской высшей школе, Софья Ковалевская наверняка останется.
Альфред ответил ему из Парижа, упомянув о своих планах по созданию благотворительного фонда. Однако данный фонд будет носить имя его матери и поэтому следовать ее (а не его) приоритетам и интересам. А профессура в области математики к ним точно не относится. Альфред приводит и другие возражения. «По моему глубокому убеждению, госпожа Ковалевская, которую я имею большую честь знать лично, куда лучше подходит для Петербурга, нежели для Стокгольма, – пишет он. – В Петербурге женщин ждут более широкие перспективы, а предрассудки, эта европейская тухлятина, там сведены до минимума. Госпожа Ковалевская не только выдающийся математик, но к тому же в высшей степени одаренная и симпатичная личность, которой хочется пожелать чего-то иного, нежели сидеть с обрезанными крыльями в тесной клетке».
Через некоторое время поползли слухи, будто Миттаг-Леффлер и Нобель боролись за сердце Софьи Ковалевской. Этим соперничеством якобы объясняется, почему Нобель не выделил Стокгольмской высшей школе средств на математику (а позднее – почему математика не удостоилась собственной Нобелевской премии). Однако, если верить биографу Миттаг-Леффлера норвежцу Арильду Стубхаугу, все было далеко не так. Миттаг-Леффлер и Нобель придерживались различных взглядов на вопрос о будущем карьеры для Софьи Ковалевской, но ни о каком «любовном треугольнике» речь не шла. Просто сошлись двое мужчин, придерживавшихся необычных для своего времени взглядов на интеллектуальные способности женщин10
.Пожалуй, следует добавить: не всех женщин.
После истории с новым любовником Альфред Нобель ясно дал понять Софи Хесс, что их отношения «точно» закончились. Он выставил жесткие условия. Если они и будут видеться, то в будущем это должно происходить в нейтральном месте, не в Вене. Однако метания Альфреда доходили по сути своей до патологии. Несколько месяцев спустя он все же отправился в Вену и к тому же, похоже, получил удовольствие от визита, позднее он благодарил ее за то, что ему действительно удалось отдохнуть. Софи сняла квартиру (которую Альфред оплатил). Квартира оказалась слишком велика, но задним числом Альфред похвалил ее, как мило и практично она все там обустроила. «Теперь тебе по большей части не хватает только двух мужей – одного для Тебя и одного для Беллы [собаки]», – писал он позднее, словно желая обозначить дистанцию.