Али

— Что это? — крикнул Шальва, схватив Али за плечо. — Он, он хотел убить меня, — жаловался Вано.

— Он вор, он украл деньги, видел, а теперь хочет убить меня. О-о-о...

— Вон! — завопил Шальва, — вон отсюда сейчас же, собака, вор. Сейчас же вон из духана! Если бы не твой отец, я бы тебя тюрьму загнал, в железо бы заковал, вон отсюда, дрянь, мерзавец, вон, разбойник! Сильным толчком отбросил Шальва на улицу Али захлопнул дверь духана. Громовый раскат покрыл его разъяренные крики. Стало темно. Дождь хлынул ливнем, и под сплошной сеткой дождя быстро удалялась по дороге небольшая стройная фигура мальчика облипшей на нем одеждой. Через полчаса тучи разрядились. Появился даже обрезок луны, ныряющий в лохмотьях туч. И когда духане потух огонек керосиновой лампочки, задней двери духана выскользнула другая фигура, скрюченная, с рукой, перевязанной полотенцем. Осторожными шагами фигура при- близилась большой груде камней, раздвинула камни, вынула несколько бумажек, сосчитала их. Убедившись, бумажки не промокли, скрюченная фигура опять закопала бумажки в землю, заложила их сверху камнями легкими коша- чьими шагами скрылась в доме. Стояли июльские жары. Тифлис задыхался от духоты. Солнце палит мостовые, тротуары, по- рывы горячего ветра поднимают столбы пыли и несут ее целыми волнами по улицам. Даже местные жители, привыкшие такой жаре, стараются куда-нибудь укрыться: под навесы, под пыльные деревья. Маленькие ослики, перекинутыми через спины яркими вышитыми мешками бурдюками с вином измученно тащатся по крутым переулкам. За ними понуро следует погонщик. Торговцы фруктами лениво сидят своих лавчонок, сонными глазами следят за редкими про- ходящими. Дремлет чистильщик сапог на улице, юркий мальчишка тщетно предлагает букеты вялых роз. Кричит протяжным голосом продавец кавказских сладостей, да вряд ли кто польстится такую жару на приторно-сладкие чухчели, миампули (персики орехами) и гозенах (мед орехами). Только у лавчонок прохладительными напитками стоят небольшие кучки людей, быстро опорожняют стаканы, да мальчишки грязные, оборванные азартом играют на улице в кости. А солнце все палит и палит, выжигает унылые холмы плоские горы, окаймляющие Тифлис. С ровным говором бежит мутная грязно-желтая Кура. Вот но улице измученной походкой тащится худой, оборванный мальчуган. Мальчуган озирается по сторонам. Перед ним открытая дверь, над дверью надпись по-грузински, снизу русскими буквами: „Пекарня". Да и писать не нужно, — сильный запах теплого хлеба так и ударяет в нос. Мальчуган заходит на порог пекарни. Толстый булочник в грязновато-белом фартуке вываливает на прилавок из корзины целую груду поджаристых теплых бубликов.

— Чего надо? Не нужно работы?

— Убирайся!

— Я бы мог разносить хлеб.

— Убирайся живо!

— Мне не нужно платить денег , я хочу есть.

— Уйдешь ты, ну? Булочник двигается к двери.

Мальчуган быстро выскальзывает. И опять тащится медленно по раскаленной мостовой. Али уж третий день слоняется без дела по роду. Найти работу такое время трудно. Али потолкался и духанах, и у торговцев, но ото- всюду его выгоняли. Приходилось кормиться чем попало: полугнилыми фруктами, чуреком или бубликом, выброшенным из милости. Есть хочется страшно. Острый запах жарящейся тут же на улице на сковороде баранины дразняще щекочет нос. И вдруг Али останавливается. Думает. Рука быстро опускается карман, нащупывает там что-то. Али думает, потом полубегом мчится на рынок, на майдан. Маленькие лавчонки ютятся одна возле другой узкими коридорами, защищенными от солнца деревянными навесами. Солнце пробивается сквозь доски, золотыми полосками освещает шумную, говорливую пеструю толпу. Здесь стройные горцы черкесках, юркие чернявые армяне, флегматичные персы в пестрых халатах, и турки в чалмах и красных фесках, русские приезжие. Они жадно засматриваются на товары, глазеют по сторонам, неумело торгуются. чего-чего нет в лавчонках: оружие, халаты, шелковые платки, бурки, ковры, серебряные изделия, чувяки, глиняная посуда. Али подходит торговцу металлическими изделиями и протягивает ему прекрасный большой нож с тремя крепкими лезвиями. Ярко сверкает на солнце блестящая сталь. Торговец не спеша раскрывает нож, равнодушно крутит его во все стороны и, отдавая Али, говорит: — Один.

— Три, — сказал Али.