Али

Он щедро расплатился Зауром, потом повернулся к Али, ласково потрепал его по плечу и протянул ему свой нож: — Возьми себе на память, — сказал он. У Али глаза загорелись как волчонка. Он не промолвил ни слова, только крепко вцепился в нож жесткими, сухими пальцами. Незнакомец вместе со своей зеленой жестянкой брезентовым мешком уселся на грузовик, сдавленный со всех сторон боками, руками, плечами, оглушенный звонким молодым хохотом. Грузовик рявкнул, колыхнулся, взвыл и помчался вниз по шоссе. Долго еще облаках пыли отдувалась пузырем спине незнакомца холщевая рубашка и, наконец, скрылась за поворотом. А справа сзади высокие горы „Большого Кавказа" все больше и больше скрывались в темноте синей южной ночи.

III. ДУХАНШАЛЬВЫ

В придорожном духане грузина Шальвы, куда отец Али отдал своего сына, целый день стоит шум, говор, звон посуды. Перед жаровней на длинном железном вертеле крутится жирный шашлык. Посетители, склонясь над столиками, играют домино и в нарды, сухим треском рассыпаются кости, то дело сердитые возбужденные воз гласы прорываются

сквозь звон посуды заглушаются хриплым стоном большого заводного органа. На других столиках жадно едят всевозможные жирные кушанья. Кто шашлык, кто чебуреки, кто чихертму, кто люлик-хабаб, запивая еду кисловатым вином. Вина вдоволь: целая бочка стоит тут же в углу, и улыбающийся хозяин, жирный грузин Шальва, то дело напол- большие кружки. А горячие, острые лучи солнца, пронизывая голубоватые волны чада, пле- щутся на грязноватой стене, на грязноватых скатертях, на блестящем медном кране у бочки, на лоснящихся от жира пота лицах. На дворе знойно и сухо. В духане душно. — — Али, еще вина!

—Али, неси тарелки!

—Али, куда пропал?

— Али, нарежь шашлыка!

—Али, живо!

Али мечется как угорелый. От столиков к бочке, от бочки жаровне, от жаровни опять к столикам, от столиков к двери с кипой тарелок. Два месяца прошло тех пор, как отец Али ударил по рукам Шальвой, оставив ему сына. Трудно было привыкать Али суетливой работе духане, после ленивой, привольной жизни в горах. хозяином Али ладил. Шальва был нрава веселого, добродушного, только чересчур горя- чего, особенно когда подвыпьет, выпивал Шальва нередко. Был у Шальвы сын Вано, года на четыре старше Али. Вано помогал отцу в духане и сразу невзлюбил Али. Разговаривая с Али, Вано любил покричать, покомандовать, этого- то терпеть не мог Али. Иной раз Али крепко сжимал рукой кармане нож, подарок незнакомца. С каждым днем ненависть Али к Вано все усиливалась, да было за что: Вано был скрытен, завистлив, ленив жаден, особенно до денег. Как-то раз жарким полднем Али пробирался между столиками с огромной кипой грязных тарелок. Его окликнул Вано: — Али, пойди налей мне вина. — Ты видишь, мне некогда, — угрюмо огрызнулся Али. — Лентяй, — крикнул Вано, — слушай, раз говорю! Али остановился, глазах него помутилось, рука опять судорожно ощупала кармане нож. Когда кончу работу, проворчал Али. тогда принесу,— упрямо — Дрянь, — зарычал, взбешенный Вано, подбегая нему выхватывая у Али тарелки,— ступай, ну, а не то! .. Но эту минуту Вано, отступив, зацепился за столик, поскользнулся и растянулся на полу, под оглушительный звон бьющихся тарелок. Неожиданно за спиной Вано Али очутился Шальва, красный как помидор. — Это еще что? — Это он! — сказал Вано, указывая на Али.

— Врешь, — завопил Шальва, угостив сына звонкой оплеухой, сам видел, не он, а ты, за этим последовала новая пощечина и целый град ругательств. Долго кипятился Шальва, Вано куда-то исчез. Али хмуро подметал осколки. С этого дня скрытая неприязнь между мальчиками перешла открытую вражду. Вано всюду, где только мог, старался насолить Али ловкими, умелыми подвохами восстановлял против него отца. Мало-помалу добродушное, ласковое отношение Шальвы Али сменилось постоянным раздражением подозрительностью.

IV.ССОРА