Али и Нино

Нино не отрывала головы от моего плеча, даже когда герой-тенор Ленский, согласно сюжету, замертво упал от выстрела Евгения Онегина. Это была легкая, изящная, полная победа, и нам захотелось отпраздновать ее. Нахарарян ждал нас у входа. У него был свой автомобиль, по-европейски элегантно стоявший рядом с фаэтоном, принадлежавшим семейству Ширваншир. Мы поехали темными переулками города, мимо наших с Нино школ. Ночью эти здания казались более приветливыми. Вот и мраморная лестница, ведущая в городской клуб. Нино было совсем небезопасно появляться здесь. Но поскольку ее сопровождали Ширваншир и Нахарарян, княжне Нино можно было не беспокоиться об уставе гимназии Святой Тамары.

Широкую террасу ярко освещали белые лампы. Мы прошли к столику, выходящему на темный Губернаторский садик, мерцающее мягким светом море и маяк острова Наргин. Послышался звон бокалов. Нино и Нахарарян пили шампанское. Но ничто в мире, и даже глаза Нино, не могло заставить меня пить в обществе, и я, как обычно, потягивал оранжад. Наконец группа, состоявшая из шести танцоров, удалилась, и Нахарарян глубокомысленно произнес:

– Вот сидим мы здесь, представители трех славных кавказских народов: грузин, мусульман и армян, рожденные под одним и тем же небом, на одной и той же земле, такие разные и в то же время одинаковые, подобно Троице. Европейцы и азиаты, вобравшие в себя Восток и Запад и отдающие обоим свое богатство.

– Я всегда считала, – включилась Нино, – что кавказцам присущ боевой дух. И тем не менее сейчас я нахожусь в обществе двух кавказцев, которым не хочется воевать.

Нахарарян снисходительно посмотрел на нее:

– Мы оба хотим воевать, княжна, но не друг против друга. Нас и русских отделяет высокая стена, имя которой Кавказ. В случае победы русских мы полностью обрусеем. Потеряем наши церкви, язык, национальную самобытность. Мы превратимся в евро-азиатских метисов, вместо того чтобы являться мостом между двумя мирами. Нет уж, все, кто воюет за царя, воюют против Кавказа.

– Иранцы и турки раздирают нашу страну на части, – заговорила Нино истинами гимназии Святой Тамары. – Шах разрушил Восток, а султан – Запад. Столько грузинок превратили в наложниц в гаремах! Русские тоже не по собственной воле оказались здесь. Это мы попросили их приехать. Грузинский царь Георгий Двенадцатый добровольно сдался царю. «Мы берем на себя оборону Грузинского царства не для того, чтобы увеличить нашу, и без того огромную, империю…» Разве вы не слышали этих слов?..

Конечно же да. Эти слова из манифеста столетней давности, изданного Александром I, нам вдалбливали в гимназии на протяжении восьми лет. «Не для того, чтобы увеличить нашу, и без того огромную, империю, мы берем на себя…» Слова выбиты в бронзе на центральной улице Тифлиса. Нино не так уж не права. Восточные гаремы в то время были заполнены наложницами-христианками, а улицы кавказских городов – телами убитых христиан. Конечно же, я мог сказать: «Я мусульманин, а вы – христиане. Аллах сделал вас нашей жертвой». Но я молчал в ожидании ответа Нахараряна.

– Видите ли, княжна, – сказал он, – человек, мыслящий как политик, должен иногда находить в себе мужество и вести себя непорядочно и даже несправедливо. Я признаю, что русские принесли нам мир. Но нам, кавказцам, теперь нужно сохранить этот мир без их помощи. Они делают вид, что все еще должны защищать нас друг от друга. Поэтому-то сюда и направлены русские войска, русские чиновники и губернаторы. Но, княжна, посудите сами: вам ли опасаться меня? Или, может, мне следует опасаться Али-хана? Не мы ли сидели мирно у родника Печапюр? Несомненно, времена, когда кавказцы считали Иран своим врагом, остались позади. Враг переместился на север, и этот самый враг старается внушить нам, что мы – дети, которых нужно оберегать друг от друга. Но мы уже не дети, мы давно выросли из этого возраста.

– Значит, вы по этой причине не хотите идти воевать? – поинтересовалась Нино.

Нахарарян был изрядно пьян.

– Нет, не только поэтому, – сказал он. – Я ленив и привык к комфорту. Я злюсь на русских за то, что они захватили армянские церкви, и потом, лучше все-таки сидеть здесь, чем в траншеях. Моя семья уже достигла славы. А я гедонист.

– Я думаю иначе, – произнес я. – Я не гедонист и люблю воевать.

– Ты молод, друг мой, – сказал Нахарарян и снова поднял свой бокал.

Он долго еще говорил и, возможно, довольно умно высказывался. Когда мы поднялись из-за стола, Нино была почти уверена в его правоте. Мы сели в автомобиль Нахараряна.

– Этот прекрасный город, – продолжал он в машине, – является вратами в Европу. Не будь Россия такой реакционной, мы бы давно уже были европейской страной.

Мне вспомнились наши веселые дни в гимназии на уроке географии. Я громко рассмеялся. Вечер удался. Пока мы прощались, я целовал глаза и руки Нино, а Нахарарян любовался морем. Затем он подвез меня до ворот Цицианашвили… Дальше ему нельзя было ехать. За стеной начиналась Азия.

– Ты женишься на Нино? – спросил он напоследок.

– Иншаллах.