Али и Нино

В Иране жизнь начинает бурлить ночью. Днем она невыносима из-за жары, грязи и пыли. Но с наступлением сумерек люди оживляются, мысли становятся свободными и легкими, слова обретают особую плавность. Время следования Тешачуту – удивительному ритуальному этикету в Иране. Я люблю и восхищаюсь этим образом жизни, настолько не похожим на жизнь в Баку, Дагестане и Грузии.

В восемь часов к дверям подъехали праздничные кареты дяди. Согласно этикету, одна предназначалась для отца, другая же – для меня. Перед каждой каретой стояли трое слуг с фонарями, освещающими их преданные лица. Это были вестники и скороходы, которым в детстве удалили селезенку, и теперь их единственным предназначением в жизни было бежать впереди кареты, торжественно выкрикивая: «Берегись!» И даже несмотря на то, что улицы были пусты, скороходам приходилось выполнять свой долг, поскольку этого опять же требовал этикет.

Мы проехали по узким переулкам мимо бесконечных серых глиняных стен. За этими стенами, должно быть, прятались домишки или дворцы, казармы или учреждения. На улицы выходили лишь глиняные стены, скрывающие от любопытных глаз жизнь Ирана. В белом свете луны круглые купола базара напоминали многочисленные игрушечные шары, удерживаемые невидимой рукой.

Мы остановились у бронзовых узорчатых ворот, встроенных в широкую стену. Как только ворота распахнулись, мы въехали во двор.

В обычные дни, когда я один приезжал в этот дом, в воротах стоял старик в лохмотьях. Сегодня же фасад дворца был увешан гирляндами и бумажными фонарями. Останавливающиеся кареты приветствовали низким поклоном восемь мужчин. Громадный двор был разделен на две части. На одной стороне располагался гарем, где у фонтана раздавалась соловьиная трель. На мужской стороне стоял прямоугольный бассейн с лениво плескающимися в нем золотыми рыбками.

Мы вышли из карет. Дядя приветствовал нас у дверей низким поклоном, прикрыв лицо рукой. Мы прошли в огромный зал с резными деревянными стенами и золочеными колоннами. Зал уже был полон гостей в черных папахах, тюрбанах и широкой одежде из тонкой темной ткани. В центре восседал пожилой мужчина с огромным горбатым носом, седыми волосами и бровями, похожими на крылья птицы. Это был его высочество шахзаде. Гости при нашем появлении встали. Поприветствовав в первую очередь шахзаде, а следом и остальных гостей, мы опустились на мягкие тюфяки. Гости последовали нашему примеру. Воцарилось молчание, длившееся пару минут. Затем все снова поднялись и стали раскланиваться друг с другом. Наконец мы снова заняли свои места и замолчали. Слуги принесли бледно-голубые чаши с ароматным чаем и корзинки с фруктами.

– Я много путешествовал и побывал во многих странах, – нарушил тишину его высочество, – но нигде в мире не пробовал персиков и огурцов вкусней иранских.

С этими словами он разрезал огурец и, посолив, принялся медленно и с задумчивым видом жевать его.

– Ваше высочество правы, – произнес отец. – Я путешествовал по Европе и поражался тому, какие у этих неверных мелкие и неприглядные фрукты.

– Я всегда с радостью возвращаюсь в Иран, – произнес мужчина, посол иранского шаха в одной из европейских стран. – Нам, иранцам, нечему завидовать на этой земле. Мир действительно делится на иранцев и варваров.

– Можно насчитать и несколько индусов, – снова вмешался шахзаде. – Будучи когда-то в Индии, я встретил несколько довольно цивилизованных людей, которые по своей культуре были почти на одном уровне с нами. Но опять же – варварство хоть в чем-то должно было проявиться. Этот благородный индус, которого я посчитал за своего, однажды пригласил меня к себе на ужин. Он поедал листья салата!

Мы были просто в ужасе.

– Разница между иранцами и всеми остальными в том, что лишь мы можем по достоинству оценить красоту, – устало произнес мулла с ввалившимися щеками и тяжелым тюрбаном на голове.

– Верно, – поддержал его дядя. – Шуму фабрики я всегда предпочитаю красивую поэму. А Абу Сайду прощаю его ересь только потому, что он является основоположником прекрасных рубаи в нашей литературе.

Затем он откашлялся и стал читать:

Те медрессе ве минаре виран несщуд
Ин кар календари бисман несщуд
Та иман кафр ве кафт иман несщуд
Ек бенде щакиката мусулман несщуд
Мечеть и медресе покуда в мире есть.
Дорога к истине для страждущего есть.
Неверье с верою покуда в мире есть,
Затронута всех правоверных честь.

– Поразительно, – произнес мулла. – Поразительно. До чего же красив этот стих…

И он стал повторять строку: «Затронута всех правоверных честь».

Затем он поднялся и, взяв серебряный длинногорлый кувшин для омовения, пошатываясь, вышел из комнаты. Через некоторое время мулла вернулся и поставил кувшин на пол. Гости поднялись, чтобы поздравить его с очищением тела от ненужной материи.