Али и Нино

Трапеза закончилась. Гости стали сбиваться в группы по интересам. Я поднялся и вышел на открытую веранду, обдуваемую прохладным и свежим воздухом. Из сада доносился аромат иранских роз. Я присел, перебирая четки, и стал вглядываться в темноту. За глиняными куполами базара виднелся Шамиран. Там среди тюфяков и подушек лежала моя Нино. Она, наверное, уже спала с раскрытыми губами и распухшими от пролитых слез веками. Меня одолела бесконечная грусть. Все сокровища базара, взятые вместе, не могли вернуть мне улыбку Нино. Иран! А следует ли мне оставаться здесь? Среди всех этих евнухов и шахзаде, дервишей и юродивых? Чтобы покрывать асфальтом дороги, собирать армию, еще сильнее насаждая Азии Европу. Я вдруг почувствовал, что ничто в этом мире не было мне так дорого, как смеющиеся глаза Нино. А когда я в последний раз видел их смеющимися? Давным-давно – в Баку у старой стены. На меня накатила волна дикой ностальгии. Мысленно я вновь представлял себе пыльную крепостную стену и солнце, заходящее за островом Наргин. Слышал, как под воротами Боз-Гурд в пустынных песках, покрывающих степь вокруг Баку, на луну выли шакалы. Около Девичьей башни спорили торговцы, а поднявшись по Николаевской, можно было выйти к гимназии Святой царицы Тамары. Под деревом во дворе гимназии стояла Нино с тетрадкой в руке и большими от удивления глазами. Вдруг аромат роз сменился запахом чистого пустынного воздуха Баку, окутав меня слабым запахом моря, песка и нефти. Меня влекло к родине, как ребенка – к матери, а этой родины, как я мрачно предчувствовал, больше не было. Мне не следовало, не следовало покидать этот город, в котором я волею Аллаха родился. Я был привязан к крепостной стене, как собака к своей конуре. Глаза были обращены к небу. Там вдалеке, как на шахской короне, блестели большие звезды. Никогда прежде я не чувствовал себя таким чужим здесь. Мое место – в Баку, где в тени крепостной стены на меня смотрели смеющиеся глаза Нино.

– Ты меня слышишь, Али-хан? – тронул меня за плечо Бахрам-хан. – Что ты думаешь о моем предложении? Поможешь нам в создании нового Ирана?

– Мой дорогой кузен, Бахрам-хан, – обратился я к нему, – я завидую тебе. Лишь потерявший родину знает ей цену. Я не могу строить Иран. Меч мой наточен о камни бакинской стены.

Он с грустью посмотрел на меня.

– Меджнун, – произнес он по-арабски, что означало «влюбленный» или «безумец». Он был одной крови со мной, поэтому без труда разгадал мою тайну.

Я поднялся. В большом зале гости раскланивались с шахзаде. Я заметил его длинные сморщенные пальцы с окрашенными хной ногтями. Нет, не мне охранять стихи Фирдоуси, любовные послания Хафиза и изречения Саади. Я прошел в зал и поклонился шахзаде. Взгляд его был грустным и отсутствующим, наполненным предчувствием надвигающейся опасности. Возвращаясь в Шамиран, я думал о площади, на которой стояли ржавые пушки, об усталых глазах шахзаде, о спокойной покорности Нино и о неминуемой гибели.

Глава 25

На карте слились яркие и замысловатые цвета. Смешались названия городов, горных хребтов, рек. Прочитать их было почти невозможно. С маленькими цветными флажками в руке, я изучал расстеленную на диване карту. В другой руке у меня была газета с названиями городов, гор и рек, такими же запутанными, как на цветной карте. Я склонился над картой и газетой, тщательно стараясь найти золотую середину между географическими названиями в них. В маленький круг, рядом с которым печатными буквами значился Елизаветполь (Гянджа), я поставил зеленый флажок. Последние пять букв были напечатаны поверх гор Сангулдак. В газете было написано, что правозащитник Фатали-хан Хойский в Гяндже провозгласил независимую Азербайджанскую Республику. Ряд маленьких зеленых флажков восточнее Гянджи представлял армию, высланную Энвер-пашой для освобождения нашей страны. Справа, по направлению к городу Агдаш, следовала армия Нури-паши. В левой части Мурсал-паша занял долины Илису. Добровольческие батальоны нового Азербайджана воевали посредине. Теперь карта обрела четкость и стала довольно понятной. Турецкое кольцо медленно приближалось к Баку, оккупированному русскими. Стоило немного выправить маленькие зеленые флажки, как красные слились бы в одну массу на большой точке, обозначенной «Баку».

За спиной стоял евнух Яхья Гулу, молча и с большим интересом наблюдавший за моей странной игрой. Все эти перемещения флажков на цветной бумаге казались ему темной магией колдуна. Может быть, он путал причину со следствием и считал, что для освобождения родины от неверных мне следовало лишь заручиться поддержкой потусторонних сил, которые можно было вызвать, втыкая зеленые флажки в красную точку, именуемую Баку. Он не хотел беспокоить меня во время такого ответственного занятия и поэтому ограничился своим дежурным докладом.