Алиби

Горошин с пониманием кивнул, оставаясь сидеть на скамье и глядя на то, как Цаль и Координатор удаляются в противоположную сторону площади. Когда они оба подошли к переходу, где почему-то остановился трамвай, хотя остановки там не было, внимание Горошина неожиданно привлекло то, что как-то незаметно исчезло солнце, которое только что, совсем недавно, стояло почти в зените. Горошин посмотрел на небо. Оно было темно-синим, цвета сумерек. Цвета глаз Координатора. Так что золотые купола белого Храма, простирающегося ступенями почти до площади, выглядели единственным и самым ярким пятном, в котором, казалось, сосредоточились все представления и о солнце, и о мироздании вообще, и о метеорологии в частности.

– Ветер идет, – сказал кто-то из проходящих мимо мужчин.

Горошин, посмотрев им вслед, не понял, кто это был – тот, что был одет в ветровку, или тот, что был в зеленой майке.

Где-то далеко прогремел гром. На большом телевизионном экране, на здании у трамвайной остановки, гудящей и звенящей голосами всех транспортных средств, появились белые полосы. И изображение исчезло совсем.

– Ветер идет, – говорили и близко, и далеко, и рядом.

Кое-кто из сидевших на площади на скамьях стал подниматься и уходить.

Горошин все еще оставался сидеть. Он прислушивался к все приближающемуся к площади Гулу, стараясь различить его голоса и подголоски. Он хотел встретить ветер. Он чувствовал в себе еще достаточно сил, чтобы принять этот вызов. Он понял это совсем недавно, когда увидел, как смотрел на него сегодня этот майор из военкомата. Будто никогда не видел его раньше, да и сам чувствовал, что в нем появилось что-то новое, но не признавался в этом даже самому себе. Потому что, если бы он признался самому себе, это сразу стало бы понятно всем, кто был рядом. На одно мгновенье, на одно только мгновенье он вспомнил Машу, и тут же забыл о ней. Но не уходила радость, которую она неожиданно рядом с ним поселила. И она, эта радость – единственное, что имело право на существование, думал он. Ничего больше, опять, как несколько дней назад, подумал Горошин. И выражение его лица стало серьезным.

– Здравствуйте, полковник, – поднялся навстречу ему майор, – снова и снова вспоминал Горошин. Майор был красавчик. И от чрезмерной уверенности в себе иногда пускал, что называется, «петуха», говоря откровенную бестактность и даже не замечая этого.

– Давно мы о вас ничего не слышали, – продолжал майор, – Отдыхали где-нибудь?

Горошин неопределенно кивнул.

– Понятно – о чем-то думая, произнес майор, будто ему и в самом деле было все понятно. – А мы-то гадаем, почему это полковник Горошин не пришел за Орденом. Вроде, давно пора. А вы, значит, по курортам, – не договорил майор, найдя, наконец, его учетную карточку. В его ярких голубых глазах, как оказалось Горошину, е было удивления. Но было другое – интерес, удвлетворять который Горошин не собирался.

– Должен вас разочаровать, – как можно более дружелюбным и как можно более доверительным тоном, ответствовал Горошин. – Я просто проспал, – сказал он притворно-виновато, улыбаясь и, притворно же долго, глядя в глаза майору. С минуту этот красивый, еще молодой, офицер, молчал, будто почувствовал в Горошине единомышленника. Потом внезапная догадка озарила его лицо, и он, слегка изобразив хитринку, сказал – Так это же замечательно, что проспали. Еще бы знать – с кем? – кокетливо произнес он, уже набирая телефон, чтобы что-то у кого-то уточнить.

Улыбаясь, Горошин не отвечал, предоставив майору возможность домысливать самому. А что именно домыслит майор, он знал наверняка.

– Извините, – через минуту проговорил майор, – Я сейчас, – и вышел.

Когда он вернулся, он был любезен и краток. Он был краток и любезен, когда вернулся. И не говорил лишних слов. Потому что, то, что майор додумал, сразу же подняло его, Горошина, статус и предполагало совсем другой тон.

А его, Горошина, уверенность в себе, будто подвергла сомнению нечто устоявшееся в сознании майора.

Тем не менее, продолжая улыбаться, майор сказал —

– Мы ждем вас в четверг. В четырнадцать нольноль. Я только что согласовал это с военкомом.

– До встречи, – опять сказал майор. И протянул Горошину руку.

Михаил постарался пожать руку, как можно крепче.

***

Тем временем, ветер усиливался. Мимо скамьи, где сидел Горошин, потянулись люди, приехавшие с побережья – от площади до Северного вокзала – полторы минуты ходьбы.

Люди шли и что-то активно обсуждали.

– Весь берег залило, – сказала кому-то пожилая женщина с красным от загара лицом.

Встретившись с женщиной глазами, Горошин пошутил —

– Цунами, – сказал он.

– Цунами, не цунами, а велосипед моего внука смыло, отвечала женщина со смесью недоумения и правдивости. – И вода продолжает прибывать, – сказала она, уже отойдя от Горошина на несколько десятков шагов.

А люди продолжали идти. За одной электричкой приходила другая, привозя с собой новых людей, новые подробности, новые впечатления.

– Идет ветер, опять говорил кто-нибудь то тут, то там.