Алиби

Оставшись один, Андрей взял свежий номер «Зюддойче Цайтунг» «У русских мало офицеров, малая обученность массы, отсутствуют снаряды, что делает их еще более уязвимыми, чем мы могли бы надеяться. Это деморализует». Андрей перевернул страницу – «Массовые случаи сдачи в плен и множественные потери своих бесполезных в отсутствие снарядов пушек». И далее – «Их газеты описывают чудеса храбрости и доблести, которые, без сомнения, имеют место. Но это – единичные проявления. Масса, долгое время сидевшая в окопах, и теперь вынужденная отступать, устала. И удивительно, что эта храбрость еще не иссякла».Не дочитав до конца, Андрей отложил газету. Он не мог читать дальше. Его внезапно охватило беспокойство. И, кажется, впервые за все последнее время, он подумал обо всем так, как оно было на самом деле. Он вспомнил бегство с передовых позиций по болотам с Чистилиным. Вспомнил кровь и грязь, и стыд, который жег тогда и продолжает жечь сейчас, потому что он не сделал того, что единственно мог сделать. А мог он тогда только одно – умереть там, на передовой, под тем шквальным огнем, на позициях, как подобает солдату. Но прошла минута, потом другая, и он понял, что это не он, а кто-то другой, вместо него, сделал этот выбор. Кто-то другой, вместо него, выбрал жизнь, чтобы он, Андрей Горошин, мог служить тому, чему присягал на верность. И это было единственное оправдание тому, что произошло. Скорее бы выздороветь, в очередной раз подумал он, шевельнув левой стопой. Глубокая, жгучая боль в бедре отозвалась и замерла, словно надеясь, что ее больше не потревожат.

***

Возвращаясь из военкомата, куда он ходил объясняться, Михаил Горошин зашел на Викторию. День был неурочный. Ребят не было. Но теплый, солнечный день, хорошее настроение и откудато вдруг появившаяся легкость, после разговора с майором, как-то противились тому, чтобы идти на Розовую улицу, в одиннадцатый дом и оставаться там, потому что других дел сегодня не было. Он сел на знакомую скамью и стал поглядывать по сторонам. Неожиданно перед ним появился Координатор. Возникнув неизвестно, откуда, он подошел к Горошину.

– Приветствую вас, полковник, вы как здесь сегодня? – спросил он, – Перенесли день встречи? – опять спросил Пер, поглядывая по сторонам. Глаза его явно что-то искали, а гематогеновое пятно временами становилось алым. И вообще во всем его облике чувствовалось напряжение. Осознав, что то, о чем спрашивал Пер, его на самом деле не интересует, Горошин счел возможным на вопрос не отвечать. Взглянув теперь туда, куда смотрел Пер, он увидел доктора экономики. Впереди Цаля, не нарушая традиции, шел шпиц, который, слышно было, был родом из Померании, и должен был, как говорила женщина с челкой, понимать по-померански И это часто становилось предметом обсуждения разными людьми и в разное время. А если кто-нибудь вставлял, что в Померании всегда говорили по-немецки и по-польски, женщина с челкой неизменно поправляла – «попомерански». Она говорила это твердым голосом. не допускающим возражения тоном, а собеседник чувствовал себя при этом таким недоумком, что легче было эту дискуссию просто не продолжать, предположив… Да мало ли, что именно каждый мог бы предположить по поводу этой особы. Но Горошин не помнил случая, чтобы кто-нибудь спорил. Просто разговор немедленно прекращался, оставив Челку в абсолютной уверенности в своей правоте. И сейчас, когда шпиц, шествуя по Виктории, приближался к Перу, Горошин вспомнил, что эту тему давно не обсуждали.

– О, полковник! – поднял издалека руку Цаль. Слегка оживив лицо, Горошин кивнул.

– Надеюсь, хорошо отдохнули, – сказал он просто так, понимая, что Цаль вышел на очередное дежурство.

– Благодарю вас, – церемонно сказал Цаль, держа за спиной руки, что делал довольно часто. И Бурмистров долго подозревал за спиной Цаля гранату.

Но его опасения долго не подтверждались, и тогда Буров выдвинул другую версию – руки мешают Цалю извлекать квадратные корни из иррациональных величин. Так бывает, когда решение близко, но что-то не связывается, потому что ускользает логика. А если все-таки не ускользает, то ей не хочется верить. И тогда, пожалуй, да. Мешают. Особенно такому ученому человеку, как Цаль. При подсчете инфляции, например, думал Горошин, одновременно глядя на то, как Координатор и Цаль идут навстречу друг другу. Вот сейчас он достанет из-за спины руки, думал Горошин, поглядывая на уже беспокоившегося шпица. И, когда Ик забегал кругами, Цаль, и правда, высвободил из-за спины руки и взял собаку. Достигнув, наконец, друг друга, Пер и Цаль направились в Бюро пропусков.

– Есть кое-какая информация, – бросил Цаль Горошину с расстояния не менее десятка метров, – Циклон идет.

– Да. Циклон, – подтвердил Пер, кивнув кудато в небо, – Сам видел.