Алька. Кандидатский минимум

Отец – дело святое. Не прощаясь с парнями, пошли заниматься избой – отдраили её за пару часов. Она была не шибко убита, в ней, по рассказам соседки, обычно жили москвичи, приезжающие на картошку осенью. Стены в домишке, ставшем на некоторое время нашим пристанищем, были сплошь испещрены матерными частушками, чтением которых мы развлекали себя во время застолий. Мне запомнилась одна из них, наверно, потому что это была единственная частушка, не содержавшая обсценной лексики: «Гоп-стоп, Зоя, зачем давала стоя? Немножечко присела – совсем другое дело».

Соседкой нашей была очень приятная бабулька, у которой мы, к взаимной радости сторон, купили полтора десятка яичек и покупали их до конца срока. Она держала кур, а яйца девать было некуда – в деревне не продашь – у каждого свои куры, ехать продавать в Старицу на рынок для неё было обременительно. Бабуля даже пыталась продавать их нам по цене вдвое дешевле, чем в Москве, но мы пресекли эти злокозненные попытки и брали задорого по деревенским понятиям – по рублю за десяток.

У соседки нашей жизнь была грустная, одного её сына закололи вилами на её глазах рядом с родным домом. Она, поскольку поговорить в деревне ей было не с кем – не до бесед всем со старой бабкой, говорила с любым, кто готов был уделить ей хоть минуту внимания:

– Вот здесь сынка моего закололи, вила́ми, вот прям на энтим месте, сыночка моего любимаго.

У неё был ещё сын – рослый костистый жилистый мужик лет сорока. Мамку свою он навещал в день пенсии – мы как раз застали такой его визит. Он пришёл к маме в гости, благостный, в пиджаке, белой стираной наглаженной рубахе. Мамка готовила к визиту сына закуску – по большим праздникам два раза в год она варила курицу, в остальное время яички, грибочки, жареная картошка, зелень и, конечно, четвертиночка водки и бутылка портвейна. Они ужинали, всё было чинно, сын благодарил и уходил, потом он набирался где-то, приходил, стучал матери в окно и кричал:

– Мамка, мамка, выручай.

Мать открывала форточку и передавала ему ещё фуфырик одеколона, купленный вместе с четвертинкой и портвейном.

Так раз в месяц сын навещал свою любимую мать.

Его жена была очень колоритной женщиной, прямо-таки кустодиевская модель, дюжая жаровая баба ростом не ниже мужа, но огневей по характеру, чем муж. Дом их был в трёх домах от нашего обиталища, и нам частенько приходилось наблюдать, как она выражала своё несогласие с происходящим в колхозной жизни.

Она работала дояркой, и когда правление подняло им план по надоям – такое было время, какой-нибудь импотент-маразматик – член политбюро – решит, что стране надо дать больше молока, и приказ полетел сверху вниз по этажам, и из райкома телефонограмма – поднять надои, вот и к ней прилетело. А коровы все те же, и корма столько же, и ничего не изменилось – ну, вот, может, только то, что снова скотник запил и некому навоз из коровника выгребать, а председатель орёт: велели надаивать больше, значит, надаивай. И не ху… тут базарить.

Вот она – это ж, по сути, Вера Засулич, вышла на улицу и кричит:

– Я вам полтонны, бл…ь, должна молока дать? Так я вам, бл…ь, дам, мне по х…, я вам тонну дам – вода в реке не кончилась.

Мы любовались ею, в городах таких уже не встретишь.

Председатель из вредности не дал ей телегу – ей куда-то надо было съездить, но лошадь дал. Она срубила берёзку, впрягла в неё лошадь, села и уехала на берёзке – мы с пацанами глядели на это действо как завороженные.

Что там Софи Лорен – эта робкая пугливая овечка?

Утром, расправившись с яичницей из десятка яиц, пошли смотреть, что нам надо переделать в телятнике, начали с канализации. Было странно, отчего она засорилась? Телятник же не работал ни дня. Повозившись с тросом, поняли, там или бетонная пробка, или дело не в обычном засоре. Взяли чертежи, посмотрели, как должны проходить трубы, вскрыли бетонный пол и докопались до канализационной трубы – удивились: армяне зачем-то покрыли чугунную трубу слоем гудрона. Молодцы, конечно, но что-то здесь не то – постучали по трубе – труба молчала. Вестимо, залить кого угодно слоем гудрона в палец – не запоёшь, но какой-то отклик должен же быть. Постучали посильней – ну как-то не по чугунному отвечает. Мне эта катавасия обрыдла, и я долбанул по трубе со всей дури ломом – хрен с ней, думаю, если пробью, сам поменяю. Пробил, но явно не чугуний – лом плотно застрял в чём-то похожем на древесину. Раскачав и выдернув лом, стали изучать образовавшуюся брешь в трубе и поняли – это бревно.

Ну, армяне, ну, орлы – напилили в лесу сосен, близких по диаметру, облили их гудроном и закопали вместо труб – получили деньги за монтаж канализации, трубы продали – получили деньги за трубы. Хотя, может быть, это были и не армяне, армянами тогда называли все строительные бригады с Кавказа.

Для интереса мы подшурфили глубину фундамента, тоже оказалась не слава богу – сорок сантиметров, это при норме не менее полутора!

Позвонил из правления в ПМК, надо ж порадовать Зрелова, опять же ему надо прикинуть, где взять деньги.

– Коля, привет, Алек.

– Здорово, ну что там у вас?