Алхимия желания

— Он был известен как насильник, — сказал велосипедист. Другого звали Абидом, он жил в Лукноу, сделав из семейного хавели отель и управляя им. И еще одного звали Мурадом, он жил в Дели и стал дизайнером.

Выплюнув еще один поток сока, велосипедист рассказал:

— Они все в худшем, чем мы, положении. Им нужно вести себя как навабы, но у них ничего нет. Вы видите эти дворцы? Их лишили всего, что можно было унести. Они пришли сюда и сделали это. Разорвали на части труд их собственных отцов. Стояли здесь и говорили: «Берите это, уносите то, сколько вот за это, сколько за то». Сахиб, этот город мертв. Он умер в тот день, когда правительство запретило разработку железной руды и сделало деревья более ценными, чем жизни людей. И эти дворцы умерли. Никто не хочет уничтожать их бесплатно. Вы проведете ночь здесь и сможете услышать привидения мужчин, женщин и собак, кричащих в пустых коридорах. Я живу здесь, потому что мой отец оставил меня здесь двадцать лет назад, и привидения знают меня и не пристают.

Солнце опустилось, и приехала еще пара мужчин. Все они потягивали нефильтрованные сигареты и много говорили о времени, судьбе, богатстве и мудрости. Но я хотел фактов; и мне не хотелось проводить ночь в забытом богом городе. В сумерках размеры и молчание дворцов казались мрачными. Семь семей жило там, где когда-то тысячи людей нежились в роскоши и страсти.

Я спросил о коттедже Сиеда.

Только когда я собрался уходить в нетерпении, они снова со-средоточились на моих вопросах.

— Есть только один человек, который, может быть, расскажет вам то, что вы хотите знать, — сказали эти люди. — Его зовут Роммел Миэн.

— Отведите меня к нему. — попросил я.

Но это было невозможно. Он жил далеко от города на клочке земли своего внука.

— Первым делом утром, — пообещали они и начали устраивать меня на ночь.

Они хорошо меня накормили и устроили постель в одной из комнат, у которой была временная дверь, рядом с одним из загонов для животных. После ужина я попытался прогуляться по поместью в лунном свете, но испугался, оказавшись возле баньана, и поспешил назад, к темному дворцу.

Я спал ужасно. Я ощущал чье-то присутствие, и каждый раз, как животные в соседней комнате шевелились и фыркали, я поднимался и садился на постели с бьющимся сердцем. Я заснул только когда увидел сквозь щели в двери, что забрезжил рассвет. Меня разбудил отец, который звал меня очень ласково, как это бывало, прежде чем мы стали заклятыми врагами. Это было мое привидение, оно принесло мне горячий стакан чая, от которого кожа с моих пальцев почти слезла.

Через много лет после пребывания на ферме Биби Лахори в Салимгархе я взял бутылку со старой минеральной водой и пошел в кустарник дворцового поместья. Я видел, что этот пустырь занят не только обитателями дворца, но и другими жителями города, которые сидели вдоль стены, словно утки, ожидающие, когда их пристрелят. Сады удовольствия навабов были теперь полями для удобрений нищих. Присев там, я пережил нереальное мгновение. Я почти угодил во временную трещину, забыв ненадолго, кто я, где я и что я там делаю — свернувшись под желтыми кустами олеандра, в средневековом умирающем городе, вне времени и пространства, под защитой дворцовых развалин, с мятой пластиковой бутылкой в руке.

Позже мое привидение работало ручным насосом, пока я сидел под ним, а холодная вода заливала меня чудесными потоками.

Все четверо мужчин решили идти на работу попозже и загрузились в джип вместе со мной. Мы подпрыгивали на изрезанных колеями пыльных дорогах — мимо зеленых полей, колючих бабулов, манговых рощ, фермеров, которые только что закончили свой утренний труд — почти час, дорога становилась все хуже и хуже, уже и уже. В одном месте насыпи грязи стали такими высокими, что джип мог опрокинуться. Пыль держалась вокруг нас, словно облако, иногда становясь такой густой, что нам приходилось останавливаться, чтобы она осела и мы смогли бы разглядеть дорогу впереди.

Дом, состоящий из трех комнат, был сделан из грязи, навоза и соломы, и, очевидно, позже к первой были пристроены еще две большие квадратные комнаты из необожженного кирпича. Большая телевизионная антенна поднималась на плоской крыше новых комнат в конце длинной трубы. Нам пришлось оставить джип и идти пешком последние двести ярдов по полям. В усадьбе нас встретили две резвые дворняжки, лая, кружась вокруг нас и махая хвостами. Двор — гладкий, словно голая голова, благодаря многочисленным слоям грязевой штукатурки был полон веселых кудахчущих кур.

Роммел Миэн был крючковатым рыжеволосым человеком. Он был абсолютно недееспособным и находился в первой грязевой комнате. Не сидел, не лежал, просто подобие человека. У него была совершенно седая голова и беззубый рот. Старик поднимал когтистую руку, чтобы благословить всех людей, которые касались его ноги. Мне принесли деревянный стул, чтобы сесть. С перекладины над головой Роммель Миэна свисала длинная веревка с тугим тряпочным мячиком на конце. На пороге двери на солнце жужжали мухи.