Алхимик

— Силой, гляжу, тебя бог не обидел, — усмехается Хорст. — Это хорошо. Пригодится. Отдыхай пока — наша вахта через час. Наверх погонят — палубу драить. Ты, небось, и святого камня в руках еще не держал?

Эд садится на пол, прислонившись спиной к лафету. Из-под пушки недовольно пищит крыса, слышно как дробно стучат ее лапки по дереву палубы. Качка усиливается. Не самое приятное ощущение. Кажется, что доски шевелятся, словно конечности туго связанного чудовища, силящегося вырваться. Тяжелый застоявшийся воздух першит в горле. Здесь пахнет всем и сразу — потом, грязью, испражнениями, гнилью…

Сол прикрывает веки. Проходит всего мгновение — и тут же его будят выкрики и шум. Кто-то без всяких церемоний пинает Эда ногой в бок.

— Вставай! — это Хорст. — Первая собачья вахта! Наша, стало быть. Вставай! Мидшипмен увидит — не пожалеет.

Эд, чувствуя, как ломит от боли затекшие мышцы, поднимается на ноги. Выкрики становятся ближе, и вместе с ними приближается трусливая, показная суета. Матросы подскакивают, спешно оправляются, мечутся по палубе, бегут к люкам. Через это столпотворение, как раскаленный нож сквозь масло, движется мидшипмен — парень лет тринадцати, с по-детски пухлым личиком и серыми злыми глазами. В руках у него — кусок веревки в палец толщиной с тремя узлами на конце. С ним нет никого — ни морпехов, ни старшин. И все же, движение его вызывает волну физически ощутимого страха.

— Ригстоун, чтоб его море взяло, — шепчет Эду на ухо Ратта. — Злой, что твой бес.

Первое морское правило, которое выясняет Сол — на военном корабле матросы пешком не ходят. Сол вслед за остальными бежит по палубе, согнувшись и защищая голову руками, таранит подвешенные к потолку мешки, спотыкается о канаты. Лестница, люк, первая орудийная палуба. Там снова крики мидшипменов, лестница, еще один рывок вверх — и соленый, пропитанный запахом мокрой парусины воздух заполняет легкие. Пронзительный свист боцманской дудки режет уши.

— Хорст! — хрипит боцман выплюнув дудку. — Ты знаешь, где ведра и святые камни. Чтоб до обеда шкафут сиял, как бальная зала! Молодой пусть не филонит, — он оборачивается к Солу, — а то я лично обновлю ему шкуру. Чего встали?! За дело!

У фальшборта стоят четыре ведра. Хорст ловко вяжет к одному веревку, бросает за борт, потом осторожно тянет вверх. Снегопад усиливается — крупные хлопья налипают на лицо, лезут в глаза. За первым ведром отправляется второе. Ридж достает откуда-то четыре камня, каждый размером с толстую книжку.

— Святой камень, — ворчит он, пихнув один в руки Солу. — Смотри за Раттой.

Молодой матрос скидывает ботинки, упрятав их под парусиной, закатывает штаны и падает на колени. Макнув камень в ведро, он принимается скоблить им палубу, сдирая с досок темный налет.

— Новобранец, — окликает кто-то Сола. — Не стой! Драй палубу!

Обернувшись, Эд видит офицера в брезентовом плаще, заложившего руки за спину и с прищуром глядящего на него. Не желая неприятностей, Сол послушно падает на колени и принимается возить камнем по досками. Офицер подходит и становится прямо над ним, следя за работой. С десяток матросов, как обезьяны лазают по мачте прямо над головой Сола. Дурно становится от одной только мысли о том, каково им там. На высоте в десять-пятнадцать метров должен быть посильнее. Офицер недовольно кривится:

— Паршиво драите, мистер…

— Сол, — подсказывает Хорст.

— …мистер Сол. Учитесь у своего товарища и работайте усердно, если не желаете быть наказанным.

Эд опускает взгляд в палубу и начинает резче тереть пористым камнем влажные доски. Опытный Ратта держится ближе к фальшборту, где есть хоть какая-то защита от ветра и снега. Солу же достается средняя часть, почти у мачты, где на него с рей и парусов падают снежные комья. Уже через час от этой работы он впадает в некий транс — от тяжелого труда ему жарко, от сырого снега — холодно, пальцы на руках одеревенели, лицо задубело от ветра, промокшая одежда, соприкасаясь с разгоряченной кожей, вызывает ощутимую боль. Когда в очередной раз отбивают склянки и Хорст с Риджем и Раттой поднимаются на ноги, он не сразу соображает в чем дело.

— Вставай! — Хорст хватает его за руку и удивительно легко поднимает с колен. — Обед! Давай в трюм!

Они спускаются вниз, и в сухом тепле Эду становится совсем дурно. Его бросает в озноб, тело бьет крупная дрожь. Его буквально доносят до столика, стаскивают одежду и всей толпой растирают.

— А на вид был крепкий! — бросает запыхавшийся Ридж. Хорст фыркает:

— Я б на тебя поглядел, просиди ты, избитый в хлам, два дня в «корзине». А он еще и полтора часа на палубе оттарабанил. Квотермастер, скотина, плащей нам не выдал. Я и сам чуть живой.