Князь, княгиня и маленький принц раскланивались во все стороны. Их усадили в первом ряду. Направо и налево от августейших особ разместилась свита, состоявшая из дворян города и его окрестностей. Позади них уселись приглашенные на спектакль горожане. Бургомистерша восседала рядом со своей дочерью Кэтхен и Эльзой Томазиус, а ректорша сидела между супругами конректора и терция. Среди цеховых мастеров особенно бросался в глаза толстый мясник и его не менее пышная супруга.
Места, отведенные бюргерам, были отделены от передних рядов красным шнуром, за которым толпились молодые кавалеры из дворян. Они бросали пламенные взгляды на прекрасных горожанок и даже вступали в разговор с застенчивыми Гретхен, Кэтхен, Лотхен и Лизхен, мамаши которых так и таяли, слушая комплименты изящных кавалеров, беседующих с их дочерьми, между тем как кое-кто из бюргеров сжимал кулак, — правда, только в кармане.
Князь Рохус беседовал с бургомистром, а на долю ректора выпала высокая честь занимать княгиню и маленького принца. Он делал это с чувством собственного достоинства, как и подобает ученому мужу; время от времени он посматривал на свою дражайшую половину, которая с каждой секундой становилась все важнее и надменнее.
Наконец, раздался звонок, извещавший о начале спектакля. В зале воцарилась мертвая тишина. Медленно взвился занавес.
На сцене стоял магистр Ксиландер. Он был в роскошном кафтане, пышном парике и при шпаге в белых ножнах.
Магистр был бледен, и его рука, державшая свиток, слегка дрожала. Прижимая левую руку к сердцу и отставляя правую ногу, он трижды поклонился публике и начал читать тщательно отделанный пролог. Затем он опять отвесил три низких поклона. Занавес опустился, — и почти тотчас же взвился опять.
На сцене красовалась дюжина больших глиняных сосудов, а направо от них стояла фигура, одетая в костюм зажиточного горожанина.
«Это кузнецов Готлиб», — зашептали в зале. Сын кузнеца Готлиб, ученик старшего класса, изображал отца невесты; поэтому к его груди был прикреплен большой букет из астр и розмарина. Он поклонился августейшим особам, покраснел и начал свой монолог тихим, неуверенным голосом:
— Громче! — шепнул ему из-за кулис магистр. Отец невесты несколько повысил голос:
— Еще громче! — прошептал Ксиландер. — В классе- то, небось, горланит, что есть мочи, а теперь голоса лишился!
Бедный Готлиб собрал все свои силы и заорал на весь зал:
— Руку на сердце! — напомнил магистр. Готлиб послушно положил руку на сердце и закончил свой монолог:
В этот момент на сцену выступил виночерпий, — толстый краснощекий юноша, и обратился к отцу невесты:
Отец невесты.
Виночерпий.
Отец невесты.
«Аминь» — послышалось здесь и там в публике. Многие из женщин схватились за свои сумочки, чтобы в любой момент можно было вытащить носовые платочки: «комедия» обещала быть очень трогательной.
Магистр, конечно, был очень доволен произведенным на слушателей впечатлением. Особенно пристально вглядывался он в лица высоких особ. Ему показалось, что они с интересом наблюдают за игрой.
Виночерпий подал реплику: