Затем виночерпий заявил, что всего вина гостям не выпить; если бы у них вместо животов были губки, лишь тогда смогли бы они опорожнить все жбаны.
«Хо-хо-хо, ха-ха-ха, хи-хи-хи!» — загоготали в зале. А магистр пришел в совершенный восторг, когда заметил улыбку на лице его светлости.
Представление шло своим чередом. Виночерпий начал читать по длинному свитку перечень телят, овец, кур и прочей живности, предназначенной для свадебного пира. У зрителей так разыгрался аппетит, что слюнки потекли. Этим кончился первый акт.
Вскоре поднялся опять занавес. Сцена изображала внутренность храма. Посредине возвышался алтарь с распятием и свечами. Поодаль от него стояла кафедра. За сценой два маленьких лицеиста попеременно ударяли то в медный таз, то в лейку; непритязательные зрители сразу же поняли, что это колокольный звон. Сцена была пуста. Через некоторое время послышалось церковное пение, и показалась свадебная процессия во главе с женихом и невестой. Лицеист, изображавший невесту, всем очень понравился; некоторые из зрителей даже привстали, чтобы получше разглядеть Ганса Шписа, одетого в белое подвенечное платье, с брачным венцом на голове.
Как известно, невесты нередко испытывают волнение во время церковного обряда. Между тем, Ганс Шпис чувствовал себя спокойно и даже весело. Его живые черные глазки с любопытством всматривались в публику. Магистр скорчил ужасную гримасу и зашептал:
— Опусти глаза, Шпис! Иначе я посажу тебя на шесть часов в карцер.
За женихом и невестой следовали гости. Иосиф, Мария и Иисус замыкали шествие; они выглядели точно такими же, как на иконе финкенбургской городской церкви. Иосиф, в знак того, что он плотник, держал в руках пилу.
Маленький Мюллер, изображавший Деву Марию, был бледен, как полотно: он ужасно боялся, что вдруг заговорит басом. Но бледность очень подходила к его роли. Лучше всех выглядел Фриц Гедерих, выступавший в голубой одежде. Всем бросились в глаза его благородные черты и высокая стройная фигура.
По залу пронесся шепот восхищения. Князь осведомился у ректора, кто этот молодой человек.
Ректор Крузиус наклонился к князю. В голосе его слышались ноты сожаления, когда он сообщал своему повелителю, что актер, изображающий Спасителя, не лицеист, а некий бакалавр, — давно уже поселившийся в городе. По совету магистра Ксиландера, ему дана была роль внезапно заболевшего ученика.
Юный бакалавр понравился очень многим, но в особенности, конечно, белокурой Эльзе, которая глаз с него не сводила.
— Ваш помощник, — шепнула ей на ухо бургомистрова Кэтхен, — выглядит неплохо.
«Неплохо! — Эльза бросила уничтожающий взгляд на свою подругу. — Неплохо — как бы не так!» И она мысленно сравнила своего Фрица с находившимися в зале бюргерскими сынками. Нет, всем им далеко до него! Затем Эльза оглядела изящных кавалеров из свиты князя. Да, среди них можно было найти немало красивых и стройных молодых людей, но, опять-таки, никто из них не мог сравниться с Фрицем Гедерихом.
Эльза так глубоко вздохнула, что привлекла внимание своих ближайших соседей, а бургомистрова Кэтхен даже спросила ее, что это с ней творится сегодня.
Между тем, жених и невеста подошли к алтарю и преклонили перед ним колени. Эта сцена далась магистру не без труда: нелегко было облечь в стихотворную форму тексты катехизиса, касающиеся бракосочетания.
Все шло гладко. Первосвященник Кайафа, одетый в черную мантию, благополучно совершил обряд венчания. В заключение он обратился с традиционным вопросом к жениху:
— Да! — пробормотал жених. Тот же вопрос был предложен невесте. Ганс Шпис наклонил голову и на весь зал рыкнул свое «да». В публике послышался смех. Магистр в ярости заскрежетал зубами.
Затем первосвященник возложил руки на головы новобрачных.
— Побольше умиления, умиления! — зашипел магистр из своей засады. Лицеисты тотчас же начали всхлипывать.
Теперь растроганные зрительницы полезли в свои сумочки за платками. В зале послышались вздохи и сдержанные рыдания, которые заглушили даже на время слова юных лицедеев.
Магистр был на верху блаженства.
Быстрая смена противоположностей всегда имеет успех у зрителей, — эта истина была хорошо известна магистру. После трогательной сцены в храме, он выпустил на подмостки Люцифера и его воинство, предназначенное для увеселения публики.
Как раз сцена с дьяволом пришлась по вкусу юным исполнителям, — они блестяще провели ее на последней репетиции. Не ударили лицом в грязь и на спектакле.