Алхимики

Они уселись на скамейке под бузиной, которая теперь была покрыта не белыми цветами, а черными ягодами. Не пела больше и овсянка: ей надо была заботиться о целом выводке желторотых птенцов. Несколько пожелтевших листьев валялось на дорожке, но в сердцах влюбленных молодых людей все еще цвела весна.

Ее головка покоилась на его груди, и он прислушивался к учащенному биению ее сердца. Один локон выбился из ее тяжелых кос и развевался на ветру. Фриц обвивал его вокруг пальца и с улыбкой наблюдал, как он во мгновенье ока снова разматывался.

Он вспомнил старую сказку о златоволосой королевской дочери, полюбившей бедного пастуха.

Желая убедиться, что все это не сон, Фриц едва слышно прошептал: «Эльза». Она приподняла веки и потянулась к его губам. Нет, это не был сон! Фриц поцеловал ее в губы и затем в родинку на плече. Эльза обвила руками его шею и посмотрела ему в глаза.

— Они у тебя карие, — прошептала она, — а вот здесь на щеке — рубец.

Она легко провела по нему пальцем, и он вздрогнул от этого прикосновения.

— Моя Эльза!

— О, мой возлюбленный!

Ганна, старая разумница Ганна, где ты теперь?

Вдоволь нацеловавшись, они поднялись со скамейки и пошли бродить по саду, держась за руки, словно маленькие дети.

— Вот здесь, у этой мяты, мы впервые заговорили друг с другом. Помнишь?

Фриц сорвал цветущую веточку и приколол к ее волосам.

Они подошли к старой башне, которая была превращена в садовую беседку, и взошли по ступенькам наверх.

Из окна были хорошо видны горы, покрытые темно-зелеными еловыми лесами. Дождь очистил воздух, и теперь можно было разглядеть каждый горный уступ.

— Там, в горах, — заметил Фриц, — бродит теперь магистр. Знаешь что, Эльза? Мысли о нашем магистре не дают мне покоя. Когда он вернется сегодня вечером, я не посмею поднять на него глаз.

— Ах, забудем про магистра, Фриц! Посмотри, как чудесно освещены солнцем монастырские руины на горе! Знаешь ли ты, что там живет одно бедное привидение? Говорят, будто каждую ночь из руины спускается очарованный монах, — он приходит к нам в сад и гуляет здесь с очарованной монахиней…

Фриц сказал, что слышал какую-то легенду об этих чудесах, но не знает подробностей.

Эльза всплеснула руками от изумления.

— Весь город знает это предание, а господину помощнику почти ничего не известно! Я слышала эту легенду от своей тети, — она жила в твоей комнате. Ах, Фриц, если бы добрая тетя Урсула была жива, мы нашли бы в ней заступницу… Я была совсем маленькой девочкой, когда с ней случился удар, — это было как раз в Крещение. Но я очень хорошо помню ее доброе приветливое лицо и часто, перед сном, уже закрыв глаза, я вижу ее, как живую. Царствие ей небесное!

Фриц Гедерих наклонился и поцеловал Эльзу в лоб.

— Вернемся к бузине! Там ты расскажешь мне про свою тетю, а также про монаха и монахиню. Хочешь?

— С удовольствием, Фриц. Но ты ведь такой ученый и умница. Это все говорят, — и отец, и магистр. Мои рассказы скоро наскучат тебе! Я ведь совсем глупенькая…

Фриц закрыл ей рот поцелуем.

Они опять уселись под бузиной. Солнце уже низко склонилось к горам.

Ганна, старая Ганна, где ты теперь?

Эльза начала рассказывать:

— Каждый день после обеда тетя читала сборник проповедей. Она была очень умной женщиной, умела читать, писать и считать. Я сидела около нее на скамеечке, и когда я начинала капризничать, она дергала меня за ухо.

Фриц не удержался — и слегка дернул Эльзу за ушко.

— Я не очень любила эти часы, — продолжала Эльза, — но, окончив чтение проповеди, тетя принималась за пряжу, и я очень радовалась тогда: она начинала рассказывать мне чудесные истории о бесстрашном Зигфриде, о прекрасной Магелоне и о семи воронах; она знала также много рассказов о страшных ведьмах, привидениях, оборотнях, огненных драконах и других чудовищах. Страшновато было слушать ее и в тоже время так увлекательно! Случалось, что в комнату входил отец, — обычно как раз в тот момент, когда я, затаив дыхание, ждала окончания какой-нибудь занимательной истории. Тетя Урсула тотчас же умолкала, а отец хмурился и говорил: «Надеюсь, вы не рассказывали ребенку о привидениях? Я не выношу, когда детям набивают голову подобным вздором!» Я убегала тогда и горько плакала где-нибудь в уголке, — втайне я ужасно сердилась на отца, но он-то, конечно, желал мне добра. Однажды тетя Урсула рассказала мне и про монаха и монахиню, разгуливающих по ночам в нашем саду. Дело в том, что дом наш был раньше женским монастырем. Об этом ты слышал, конечно?

Фриц кивнул головой.