Алхимики

— Много-много лет тому назад в этом монастыре постриглась благородная девушка, жених которой был убит на войне турками: так, по крайней мере, рассказывали его товарищи, возвратившиеся на родину. Однако на самом деле рыцарь не был убит, его только взяли в плен. В плену у турок он страшно бедствовал, но через три года ему удалось освободиться; он возвратился в немецкую землю и поспешил к замку своей возлюбленной. Увы, ему сказали там, что она давно уже христова невеста. Тогда рыцарь снял шлем, повесил щит и меч на стену и постучался в ворота монастыря, который стоял там, на горе. Его приняли, и он стал монахом. Итак, рыцарь и девица жили каждый в своем монастыре. На этом и могла бы окончиться вся история. Но случилось иначе, и я до сих пор содрогаюсь, когда думаю об этом. Они нарушили данную ими клятву!.. По ночам монахиня выходила из своей кельи, а монах спускался с горы и перелезал через стену. Здесь в саду они встречались. Как-то раз они совсем забыли о времени, нежились и целовались так долго, что уже зазвонили к обедне, и их застали вдвоем… Тогда бедную монахиню замуровали живой в монастырской стене… То же самое сделали и с монахом в нагорном монастыре. Люди говорят, что в могиле им не суждено было обрести покой, и вот они подымаются в полночь и бродят вместе до первого петушиного крика. Некоторые видели их здесь в саду. Собиратель трав, старик Петр, клялся и божился, что видел их. И наша Ганна тоже верит в это. Даже сам магистр, который днем-то постоянно посмеивается над суевериями простого народа, ни за что не решился бы выйти ночью в сад, хотя мой отец и трунит над ним. Разве это не страшная история, Фриц?

— Конечно, Эльза, но ведь сказочка — без конца. Или ты думаешь, что бедным привидениям придется бродить по ночам до самого Страшного суда? Нет, миг искупления должен наступить раньше. Разве тетя Урсула ничего не говорила тебе об этом?

Эльза отрицательно покачала головой.

— Тогда я расскажу тебе конец этой истории. Монах и монахиня обречены на скитания по ночам до тех пор, пока под этой вот бузиной, где они нарушили обет, двое других не поклянутся в вечной верности. Когда это случится, монаха и монахиню впустят в рай, где они будут молиться за своих спасителей. И любящие будут так счастливы, как только могут быть счастливы люди на земле!

Эльза рассмеялась, как ребенок.

— Да, да, — воскликнула она, — эта история именно так и должна кончиться. Мы теперь уже спасли монаха и монахиню. Жаль только, что мы не можем разгласить это по всему миру!

Они опять поцеловались и поклялись друг другу в верности. Увы, ни один из них не подозревал, как еще они далеки от цели!.. Вечернее солнце озаряло травы в саду красноватым светом, а старая бузина тихо шумела: «Идите, идите!» Но Фриц и Эльза не понимали речей старого, мудрого дерева… Они не замечали, как летело время — точно так же, как те монах и монахиня, что сидели когда-то под этой самой бузиной…

Ганна, старая Ганна, где же ты?

* * *

Ворон Яков давно уже съел всю печенку и хотел теперь для пользы пищеварения прогуляться по саду. Но дверь и окна оказались на запоре.

— Да, да, таковы люди, — проворчал он сердито, — только что пообещал кормить меня печенкой и сыром, а теперь удрал куда-то и забыл обо мне… О, люди, люди!

Он попробовал было воспользоваться своими знаниями человеческого языка и выкрикнул сначала свое собственное имя: «Яков! Яков!»

Но все было тихо по-прежнему. Тогда он жалобно прокаркал: «Эльза! Эльза!»

Бедный Яков, теперь у Эльзы нет времени подумать о тебе!

Наконец, он сердито крикнул: «Оборванец, оборванец, оборванец!»

Но и это не помогло. Тогда ворон испугался не на шутку. Кто знает, сколько времени его продержат здесь взаперти? Он вспомнил филина, попавшего на чердак и умершего там с голода. В свое время он с дьявольским злорадством наблюдал за муками несчастной птицы, а теперь сам попал в такое же положение!..

Будучи по натуре предусмотрительным, ворон совершил небольшую прогулку по комнате в поисках чего-нибудь съедобного. Кругом стояли бутылки, стаканы, но их содержимое было, увы, ему не по вкусу. Внезапно он заметил большую колбу, стоявшую на плавильной печи; в ней была какая-то красная жидкость. Яков решил, что это красное вино, которое он весьма ценил. Он взлетел на печь и сунул свой клюв в красную тинктуру.

— Фуй! Вот так мерзость!

Яков сердито плюнул и яростно ударил крылом по колбе, которая сразу опрокинулась. Зазвенело разбитое стекло; красная тинктура с шипением разлилась по печи и закапала на пол.

Яков струсил: он смутно почувствовал, что причинил большой вред. В этот момент за дверью послышался какой-то шорох, и ворон поспешил спрятаться за груды старых бутылок.

Дверь открылась, и в лабораторию заглянул только что приехавший Томазиус.

— Фриц, — крикнул он, — что это значит? Почему вы оставили ключ снаружи?

Тут он заметил, что бакалавра не было в комнате, и вместо драгоценной колбы виднелась груда осколков, а красная жидкость успела уже почти испариться на раскаленных камнях.