Сейчас Шеннон надулась и молчит. Мы сидим в загнивающей литской питейной «Виноград». Отделка здесь как в аэровокзалальном буфете – для пассажиров невысокого полета. Изобилие хрома и стекла, полированные деревянные столы. Стулья и пол весьма потрепаны, а в воздухе синева от табачного дыма. Паршивые одежды посетителей – по последнему писку трущобной моды Джанкшн-стрит – говорят об уровне заведения красноречивее цен, написанных мелком на черных дощечках: слабенький лагер – фунт сорок девять за кружку, «Стелла Артуа» – фунт девяносто. Я дую «Джек Дэниэлс» и запиваю сидром «Балмерз». Шеннон сидит рядом и хмуро налегает на виски «Бушмилл». Чтобы ее развеселить, я записываюсь в очередь на караоке. К стойке приближается знакомая фигура – будь я проклят, если это не старый приятель Десси Кингхорн! Я церемонно киваю. Гондон отвечает с неменьшей вежливостью.
– Десси! – кричу я, подталкивая Шеннон к нему. – Как поживаешь?
– Спасибо, хорошо.
Они с Шеннон обмениваются неловкими взглядами. Я поворачиваюсь к ней:
– Познакомься, это Десси Кингхорн. Мой старый друг. А это Шеннон. Моя… коллега, ха! – Я смеюсь, Шеннон кисло морщится. – Десси тоже своего рода коллега. Представитель осведомленных верхов, знаток современного стиля, – продолжаю я, оглядывая его с головы до ног: побитые старые джинсы, потная футболка, словно снятая с гнойного бразильского бомжа. Плачевная безвкусица.
– Отвали, Скиннер! – шипит он.
– Зачем так, Дэсмондо! Давай по пиву. – Я подзываю барменшу. – Кружку вашего лучшего лагера для моего друга Десси Кингхорна! Несите «Стеллу»… нет, «Карлсберг экспорт»! Для такого парня ничего не жалко! – Я поворачиваюсь к нему. – Все еще в страховых агентах ходишь, Десси?
Никогда раньше не замечал, какие злобные у него глазки: буравят с откровенной ненавистью. Его рот судорожно открывается, как у психов, что симулируют сердечный приступ, прежде чем начать размахивать кулаками.
– Меня сократили… А пить я с тобой не буду! Вообще тебя знать не хочу.
– Забавно, забавно… А я вот, наоборот, повышение получил. Правда, Шеннон?
Она молчит и смотрит на меня так же пристально, как Кингхорн.
– Зарплату здорово прибавили, – продолжаю я. – Но ты меня знаешь: ни гроша не остается. Дорогие привычки! – Я оттопыриваю лацкан нового итальянского пиджака «Си-Пи кампани». – А я не ропщу, несу свой крест.
– Предупреждаю, отвали! – Глазки Кингхорна прищуриваются. – Не будь ты сейчас с девчонкой…
Я открываю рот, чтобы обстебать оголтелый сексизм его замечания, но тут коротышка, который командует караоке, поднимает карточку и кричит:
– Дэнни Скиннер!
– Извини, дружище, надо отлучиться. Я еще вернусь!
Одарив его улыбкой, я взбегаю на сцену. Коротышка дает мне микрофон.
– Меня зовут Дэнни Скиннер! – кричу я, привлекая внимание разновозрастных оборванцев. – Эта песня посвящается моему непутевому другу Десси. Он сейчас на мели, пожелаем ему удачи!
Я подмигиваю Кингхорну, которого, похоже, вот-вот хватит апоплексический удар, и проникновенно затягиваю «Нечто красивое» Робби Уильямса.
Я смотрю на Шеннон – ее лицо так искривлено, что и не узнать.
Повернувшись к Десси, я простираю руку ладонью вверх – и с подчеркнутым пафосом, форсируя голос, выдаю припев:
Десси теряет терпение и бросается в атаку. Не выпуская микрофона, я поднимаю руки в боксерскую стойку. Он начинает работать кулаками и пару раз пробивает мою защиту: сначала прямым, потом сбоку в челюсть, как в старые добрые времена на стадионе «Лит-Виктория», однако я по-прежнему удерживаю микрофон:
– Диджей учил нас по радио…
Командир караоке выдергивает штепсель. Звук пропадает. Я бросаю микрофон на сцену и развожу руками, невинно улыбаясь. Десси пытается лягнуть меня в живот, но промахивается и чувствует себя как последний идиот.
– Ты подонок, Скиннер! – кричит он в бессильной злобе. А потом разворачивается и, отпихнув командира караоке, покидает сцену. Вот артист!
Я пожимаю плечами, извиняясь перед пьяными зрителями. Нагибаюсь, подбираю микрофон, отдаю ошарашенному командиру.
Шеннон подходит ко мне и заявляет:
– Зануда ты, Скиннер! Злая зануда. Я домой, чао!