АЛЛЕГРО VIDEO. Субъективная история кино

— Прежде всего я должен сказать, что в Испании Рафаэль — культовая фигура, он великий певец, в каком-то смысле он — символ Испании. Половина страны его обожает, а другая половина — ненавидит. Его песни, его манера держаться на сцене — все это вечно вызывает полемику… Я лично его обожаю, потому что он выражает мою собственную точку зрения. Рафаэль исполняет свои песни в весьма театральной манере, как заправский актер. И в этом есть немножко от комедийной игры, клоунады. Я тоже такой. А мой фильм «Моя грандиозная ночь» — это сплошной фарс. По-моему, Рафаэль символизирует такой тип юмора. Знаете ли, я не сразу решился дать Рафаэлю этот сценарий, я ужасно нервничал. Я боялся, что он откажется играть. Ведь мы говорим в фильме о нем самом, мы упоминаем в фильме его имя, всё непросто. И вдруг Рафаэль согласился, безо всяких оговорок. Он пожелал сняться в фильме и не потребовал ничего менять в сценарии.

— Очень интересно, как вы имитируете стиль праздничного телешоу и одновременно высмеиваете этот стиль с огромным сарказмом.

— Собственно, мы имели в виду не только телевидение, но и кино, мы рассказывали о людях, для которых съемки шоу — это вся их жизнь. И в шоу, которое попадает на экран, все очаровательны, все прекрасно себя чувствуют, все друг с другом приветливы… Но это неправда. На самом деле в таких шоу каждый — за себя, каждый старается любыми способами раскрутиться сам, пройти по головам остальных, это как на войне, люди живут в состоянии бесконечной битвы. Когда смотришь такое шоу со стороны, глазами рядового зрителя, — по-моему, становится смешно.

— Да, мы так смеялись! Говорят, что ваш фильм — одновременно коллективный портрет Испании.

— Да. Полагаю, в этом фильме я нарисовал портрет сегодняшней Испании, она сейчас именно такая. Никто не пытается решать проблемы страны, все ненавидят друг друга, стараются вечно конфликтовать между собой (сдвигает кулаки). Каждый человек сознает себя в противовес чему-то. Мол, ты — не личность, пока ты не выступаешь против чего-нибудь. А иначе ты вроде как пустое место. И знаете ли, на это тратятся огромные силы, масса энергии уходит на свары (показывает руками). Никто никогда не говорит: «Хорошо, согласен». Никто не идет на уступки. Никто не идет на попятный — ни на шаг. Я устал от этого, ужасно устал. И кажется, что выхода нет. И единственный способ выжить, который ты знаешь, это — внушить себе, что так и надо, двигаться в ритме хаоса и спеть свою песню.

— Трудно ли воссоздать хаос?

— Да, хаос сопротивляется, потому что люди всегда ратуют за самые худшие идеи, я бы сказал. И они стремятся разрушить здание, им неохота его ремонтировать — проще всё сломать. А те, кто сопротивляется худшим идеям, удерживают здание от падения.

— Но фильм тем не менее должен быть гармоничным…

— Верно. Потому что, когда повествование несется от одного героя к другому на огромной скорости, нужно всё четко продумать и организовать. Хаос сам по себе — плохой объект. Невозможно снимать полный хаос, приходится его имитировать. А на самом деле за этой имитацией стоят тщательно организованные усилия. Приходится помучаться, попотеть.

— Эти мучения продолжаются и вне съемочной площадки?

— Я всё время остаюсь режиссером, это и для меня самого загадка, ведь мысленно я работаю всё время. Всё время думаю о фильмах. И мои родственники, родители, жена — их это расстраивает. Я разговариваю с женой, и вдруг начинаю (крутит головой), я теряю нить разговора… И еще я всё время смотрю на людей аналитически, прикидываю, годятся ли они для фильма, вот так я живу, в чем-то это забавно, в чем-то загадочно.

Венеция, Сан-Себастьян

Печатается впервые

Кшиштоф Кесьлёвский