Аллея кошмаров

– Восемнадцать долларов и восемьдесят пять центов, – сказала женщина за стойкой и вопросительно посмотрела на Молли. – А ваш… ваш муж за вами вернется?

Молли заподозрила неладное.

– Нет, он встретит меня на вокзале. У нас поезд…

Женщина больше не улыбалась. На лице ее появилось отчаянное, какое-то затравленное, но в то же время жадное выражение. Молли это очень не понравилось. Она расплатилась и вышла.

Стэн нетерпеливо расхаживал по тротуару. У обочины стояло такси с включенным счетчиком. Вещи погрузили в багажник и поехали.

Позже, в полутьме, лежа рядом со Стэном, Молли думала, что все гостиницы одинаковы. В окна всегда светят уличные фонари, мимо то и дело проезжают трамваи, лифты гудят прямо над ухом, а этажом выше кто-то громко топает. Что ж, все равно это гораздо лучше, чем никуда не уезжать и не видеть ничего нового.

Она смотрела, как Стэн раздевается, и в ней вспыхнуло желание. Им всегда было хорошо вместе. Сейчас оба устали, как собаки, но, может быть, ему захочется… В последнее время он часто сердится и жалуется на усталость… «Неужели я ему разонравилась?» – испуганно подумала Молли. Стэн такой милый. При одной мысли об этом у нее сладко защекотало внутри. Лучше дождаться, когда ему по-настоящему захочется развлечься, оно того стоит. Тут она вспомнила свое обещание и начала повторять про себя:

– Восемьдесят восемь – организация. Примут ли меня в клуб, братство или иное общество. Примут ли меня в клуб, братство или иное общество…

На третьем повторе она уснула, чуть приоткрыв рот и подложив ладонь под щеку. Черные волосы разметались по подушке.

Стэн протянул руку, нащупал сигареты на прикроватном столике. Чиркнул спичкой. Под окнами проехал запоздалый трамвай, постукивая по стальным рельсам. Стэн не обратил внимания.

Он вспоминал детство. День, когда ему исполнилось одиннадцать лет.

День был такой же, как и прочие летние дни. Он начался со стрекота цикад в деревьях за окном спальни. Стэн Карлайл открыл глаза. Ярко сияло солнце.

Цыганок забрался в кресло у кровати, тихонько поскуливал и тыкался лапой в руку мальчика.

Стэн лениво потрепал дворнягу по голове. Пес взвизгнул от радости и прыгнул на кровать. Стэн окончательно проснулся и вспомнил. Он столкнул Цыганка с кровати и начал стряхивать с постельного белья рыжую глину – следы собачьих лап. Мама всегда сердилась, если Цыганок прыгал на кровать.

Стэн выглянул в коридор. Дверь в родительскую спальню напротив была закрыта. Он на цыпочках подошел к кровати, натянул белье и вельветовые штаны, сунул за пазуху книгу в мягкой обложке и завязал шнурки на ботинках.

Потом выглянул во двор. Дверь гаража была открыта. Отец уехал на работу.

Стэн спустился на первый этаж. Осторожно, стараясь не шуметь, вытащил из ледника бутылку молока, буханку хлеба и банку варенья. Положил ломоть в миску Цыганка на полу, плеснул туда молока.

В утренней тишине Стэн сидел на кухне, резал хлеб, намазывал ломти вареньем и читал каталог:

«…Профессиональный набор, подходящий для театра, клуба или светской вечеринки. Программа часового выступления. Пособие с подробным описанием, прекрасно оформленное, в тканевом переплете. Заказывайте непосредственно у поставщика или в ближайшем магазине игрушек. $15,00».

После восьмого куска хлеба с вареньем Стэн убрал остатки завтрака, взял каталог и вышел на заднее крыльцо. Солнце пригревало жарче. Яркость летнего утра вызывала странную, но приятную печаль, как мысль о давно прошедших временах чудес, благородных рыцарей и крепостей с неприступными башнями…

Со второго этажа донесся перестук каблучков по половицам, плеск воды, льющейся в ванну. Мама проснулась рано.

Стэн вбежал в дом. За журчанием воды слышался мамин голос – звонкое, переливчатое сопрано: «Ах, милый, милый мой, люблю берет я твой, серебряные пряжки, чулки твои в обтяжку, и плед, и килт, и спорран…[27]»

Песня Стэну не нравилась. Мама пела ее, когда его отправляли спать, а все собирались в гостиной, и Марк Хамфрис, грузный темноволосый учитель пения, играл на рояле, пока отец в столовой курил сигару и негромко обсуждал дела со своими приятелями. Песня была частью мира взрослых, с его секретами и необъяснимыми, внезапными сменами настроения. Стэн ее ненавидел.

Он вошел в спальню, где всегда пахло духами. Начищенное медное изголовье кровати торжественно и важно сверкало в лучах солнца, пробивавшихся сквозь шторы. Постель была смята.

Стэн подошел к кровати, уткнулся носом в подушку, от которой веяло мамиными духами, втянул в себя воздух. Соседняя подушка пахла макассаром.

Он опустился на колени у кровати, представляя Ланселота и Элену[28] – как по реке медленно плывет ладья, в ней покоится Элена, а Ланселот стоит на берегу и оплакивает ее смерть.

Журчание сменилось плеском и музыкальными руладами. Чпокнула пробка, вода с бульканьем устремилась по стоку.

В зашторенной спальне было сумрачно и прохладно. За окном застрекотала цикада – сначала тихонько, потом все громче и громче, и внезапно оборвалась. Верный признак жары.