Аллея всех храбрецов

– Прошу меня извинить. Не могу вас принять, как следует. Автобус прибыл из Ворохты, следует людей разместить.

И, повинуясь его движениям, бегали по этажам крепконогие девчонки из местных, его подчинённые, младший технический персонал. Носили белье, одеяла и раскладушки.

Они прошли вестибюлем, затем поднялись по лестнице и по галерее здание обошли.

– Прекрасный мужик, – продолжал о директоре Пальцев, – отличнейший. Одно обстоятельство: пьёт, как заблудившийся осёл.

В комнате Пальцев сразу полез под кровать. И когда он начал доставать и ставить на стол одинаковые бутылки, в комнате появился Сева.

– Знакомьтесь, – сказал Пальцев.

А они улыбались.

– Я думал, правда – философ. Откуда, думаю?

– Как же – вмешался Пальцев. – Философ и философствует обо всем, возрождает искусство схоластов. Вчера, например, философствовал, что важнее в женщине: лицо или фигура?

– Мы койку твою чуть не сдали, – не останавливался Пальцев. – А сдали бы, представляешь? Приезжаешь, а в твоей постели девушка лежит.

Сева неловко чувствовал себя. Может, наболтал лишнего? И потому, как он торопился выпить, стало заметно, что он неловко чувствует себя.

– Ты как сюда угодил?

– Ехал на семинар, но опоздал. Семинар раньше закончился.

– И теперь пьёт, как все неудачники, – добавил Пальцев.

– А что это за вино?

– Иршавское. Незаслуженно малоизвестное.

– Десертное?

– Особенное. Если много пить – десертное.

– Что значит много? Одному много, другому мало.

– Так всегда много, если одному.

Сквозь балконную дверь темнели горы. Солнца уже не было видно, только нежное малиновое сияние указывало его след.

– Пойдём, пройдёмся?

– Допьём и пройдёмся.

Они выпили терпкое местное вино. Вышли, когда начало смеркаться. Фонари светили между корпусами, и они пошли в сторону, в темноту. Одинокий огонёк светился на склоне, но самого дома не было видно. Тихо было, и щемило сердце от обилия красоты.

Возвращаясь, у самого корпуса они встретили девушку в чёрном, которая по-особенному, волнующе шла. Она показалась ему знакомой. Как все красивые девушки или он начал привыкать? «Дежавю. Знакомая фигура, а походка покрасноречивей слов».

– Ничего девушка? – оживился Пальцев.

– Ты уже спрашивал.

– То же мне – приехал свеженький, – замотал головой Пальцев. – Тут ведь с этим не очень. Посмотри, какая девушка.

– Она ненастоящая – вмешался Сева.

И они посмотрели, как она шла. Она шла, точно на носках её туфель были копья, и она шла, каждый раз вонзая в землю копьё.

– Посмотри, как идёт, – покачал головою Пальцев, – не идёт, а ступает, иначе не скажешь. И не оглянётся. Какая выдержка. Кстати замечу, женщины не только выносливей, они и выдержаннее мужчин.

– Но она ненастоящая…

– Так сделай её настоящей. Сделай, – не выдержал Пальцев. – Философ, а несёшь чепуху.

Они опять пошли в темноту от корпуса. И Пальцев, чувствуя, что погорячился, но не желал признаваться, продолжая разговор.

– Философ, – ворчал он себе под нос, – философ с сексуальным уклоном. А ты, – спрашивал он у Мокашова, – способен на любовь?

– Да, я, – усмехался Мокашов, – влюбчив, как осёл. – Это как у Овидия о любовной жадности: все женщины нравятся, в каждую готов влюбиться…

– Тогда тебе нужно холодно выбрать и затем влюбить себя в неё. И постигать красоту пластами: первый слой пудры…

Но Мокашов опять провалился в своё. В груди его защемило: где Инга и чем сейчас занимается? А Славка как-то сказал: «Женщины – жуткие приспособленцы, и всё зависит от тебя».

Они шагали теперь вдоль реки и приходилось голос напрягать.

– Я насчитал одиннадцать требуемых свойств, – разглагольствовал Пальцев, – и если в каждой женщине по свойству, то нам как раз их одиннадцать и потребуется…

Нужно избавиться от наваждения в этих колдовских местах. Вернуться отсюда этаким голубчиком.

Внутри его чуточку отпустило и стало смешно.

– Палец, у тебя рассудочная любовь.

– Мы просто задуриваем себя. Ум – сердце. Сердцем – интуитивно, а разумом – пo расчёту. О чём это я? Так вот повторяю – одиннадцать нужных свойств. Но в этой чёрной есть главное свойство. Она – женщина.

– Ненастоящая, – добавил Сева.

– Нам всякие женщины нужны. Даже ненастоящие. Одиннадцать разных. Но если все свойства собраны в одной, то это называется счастьем.

– Нет, она все-таки – ненастоящая, – сказал с отчаянием Сева.

– Хорошо, поясни.

– Обыкновенные женщины тоньше и чувствительней мужчин. А настоящая – сложна и чувствительна. Ей до всего есть дело и всё её касается. Невнимание настоящей женщины ранит. Это как, если при твоём приближении отворачивались бы цветы.

– Вот так и проводим время, – сказал Пальцев, – философствуем на сексуальные темы.

Они вступили на мост. Вода ревела и белела внизу.

– Спросить всё тебя хочу, – кричал, наклоняясь, Пальцев, точно не нашлось более подходящего места. – Как вы там?

Водопад гремел на одной облюбованной ноте, и брызги долетали снизу на десятиметровую высоту.

– Текучка, – закричал Мокашов, – состояние сверхтекучести. Обилие мелочей. Скажи, вредно бежать и остановиться?

– По-моему, убийственно. Сердце клизмой становится. Спускать станет от нажатия.

– А хоккеисты?

– Они же – здоровые ребята.