Аллея всех храбрецов

Сначала он поплыл дельфином, толчками выбрасывая себя из воды. Туловище и ноги его изгибались, а руки, как плети, проносились над водой, напрягались при погружении, бросая тело вперёд. Вода обжигала, и это говорило о том, как она холодна. Он плыл против течения. Вода потеряла обычное безволие. Его умения, выносливости, сил хватало только на то, чтобы уравновешивать её движение. По камням на берегу, по кустарнику и деревьям он видел: его неумолимо сносит назад. Он перешёл на кроль, но ничего не получилось. Его по-прежнему продолжало сносить. Тогда он решил не сопротивляться. Течение подхватило его и понесло.

Он выбрался на камни, и камни были отчаянно холодны. Он вытирался и одевался, стуча зубами от холода. Отсюда издали фигурки на мосту казались ему радужными пятнами. Он не решился карабкаться по камням, пошёл в обход. Где-то около моста ему вдруг сделалось жарко, и он подумал, что так и надо, так и следует начинать день.

У ресторана на террасе, несмотря на день, горели цветные фонарики. Очередь длинная, как змея, тянулась в зал самообслуживания. Отсюда из полумрака вестибюля, через стеклянную дверь зала виднелось её начало, столы, посуда, гора подносов. Шум доносился из зала и звон посуды. Но в вестибюле стояли молча.

– Посмотрите, – произнёс мужской голос у Мокашова за спиной. – Это особенное здание.

Голос звучал уверенно, и когда мужчина замолчал, молчание тоже вышло полновесным.

– Все деревянное, – повторил мужчина, – крыша из планок, веранда каменная…

– А ручки? – возразил женский голос немного громче, чем требовал разговор вдвоём.

– Что, ручки?

– Дверные ручки.

– Да, действительно… Когда я шёл сюда, – продолжал мужчина… Может, он выбрал себе такую роль, в которой, начав говорить, нельзя останавливаться, – когда я шёл сюда, в водопаде кто-то купался.

Она ответила сдержанно, точно отвесила товар на нестандартный чек.

– Везде, я уверена, – она помолчала, взвешивая, – всегда находится местный псих.

«Вот так, – подумал Мокашов. – Комплименты публики. Получил по личику, сказал бы Вадим».

– Я отойду, – обернулся он, – не возражаете?

И удивлённо отметил: «Лица знакомые».

– Наоборот, – сказал мужчина, – мы приветствуем ваш уход.

– Я на минуту.

– Пожалуйста, – улыбнулась она ему.

Мокашов походил по вестибюлю, постукивая ногами, пытаясь унять дрожь.

Улыбка. Какая улыбка. Подарена нам улыбка. Лица знакомые, однако утерян начальный момент. Он мог подойти, сказать: не узнали, к богатству. И сделал бы так, если бы она была одна – голубая академическая женщина. Тогда она была голубой, а теперь рыжая, как огонь. У женщин ведь это просто. А рядом доцент Теплицкий. Кажется, он узнал его сходу. Впрочем, бывают обстоятельства, когда принято не узнавать. Он и она в незнакомом месте и он сам – третьим лишним. Его тянуло спросить про семинар Левковича, но будет время, спросит ещё.

Ещё одна из дверей выходила в вестибюль. За нею была широкая зала, уставленная столами. Мокашов отворил дверь и начал ходить между столов. Столы были устланы холщовыми скатертями, дубовые лавки стояли вдоль стен, потолок был резной с карнизами, и все здесь было богаче и добротнее, чем в зале самообслуживания.

– Нельзя, нельзя, – закричала официантка, появившаяся из проёма в стене. Была она в белом фартуке, с белой наколкой на волосах. – Открываем в одиннадцать.

– Пожалуйста, я посмотрю.

Он сел на лавку, взглянул на потолок и стены, на бревна, выступающие из стен. «Прекрасно», – подумал он и посмотрел на официантку. Она накрывала, не обращая на него внимания. У неё было юное лицо и большое сильное тело. Когда она нагибалась, юбка обтягивала бедра и ноги, и Мокашов отвернулся, чтобы не смотреть. Ему стало вдруг горячо, и он подумал, что должно быть это – озноб. Ему снова вспомнилась Инга: лицо её и фигура. Все особенности. И он подумал, как ему без этого, как жить теперь?

– Выпить бы мне, – произнёс он с сожалением, – искупался я и продрог.

– У нас водки нет, – отозвалась официантка. У неё было припухшее заспанное лицо, точно ночью её будили, мешали спать.

– Мне вина.

– У нас только ликёр.

– Ликёр, так ликёр.

Они прошли в соседнюю узкую комнату, где за стеклянной стойкой помещался буфет.

Он поднимал кверху рюмку, разглядывая содержимое на свет, складывал губы трубочкой, втягивал в себя липкий, пахучий ликёр.

– Ну, как? – возвратилась официантка. – Согреваетесь?

– Всё в порядке. Язык уже начал ворочаться. Могу уже вас членораздельно на новоселье пригласить. Придёте вечером?

– Нельзя нам.

– Отчего же?

– Нельзя, понимаете? – она пожала плечами, взяла столик и понесла его в зал.

– Давайте, помогу, – засуетился Мокашов.

– Выпили? – совсем иным тоном сказала официантка. Может, он чем-то её обидел? – Выпили и идите. Приходите в одиннадцать часов.

С таким же успехом говорят: приходите трезвым.

– А как, насчёт новоселья? Муж не пускает?

– Муж? – сказала она небрежно и пожала плечами.

– Не пускает и правильно делает.

– Ступайте, ступайте. Мы вечерами работаем. У нас занятые вечера.