Алло, милиция?

– Я тоже умею! Мерде! Шайзе!

– Эй, не за столом, хулиганка. Кстати, здесь чуть ли не единственное место в округе, где можно так посидеть, пусть всего лишь за бутерами и кофе, я узнавал. Это в мире загнивающего капитала, в том же Париже, кафешки на каждом углу. Знаешь… мне опять в Париж захотелось.

– Ты там был?

– Нет. Но мне в Париж хотелось и на прошлой неделе.

Теперь она смеялась откровенно, не мучая себя вопросом – он всерьёз или шутит. Лучиками солнца светились теперь не только веснушки, но и серо-зелёные глаза. А Егор чувствовал, как просто, очутившись в прошлом, казаться остроумным – просто сыпать остротами, здесь ещё не слышанными или незаезженными.

– Возьми меня с собой… помечтать о Париже.

– Так взял же. На французское кино идём, – чуть помедлив, он добавил: – Жаль, что праздники заканчиваются. Завтра становлюсь ментом. И буду пропадать дни и ночи на службе, которая опасна и трудна.

– Настоящим милиционером?

– Не совсем настоящим. Следователем. Наше начальство выдумало странную штуку. Следователи находятся в райотделах милиции, им присваивают офицерские звания милиции, они носят милицейскую форму, получают милицейскую зарплату и при этом считаются не милицией, а особой службой в МВД.

– Я, быть может, девушка тёмная и необразованная. Но если человек выглядит, как милиционер, служит, как милиционер, и у него свисток, как у милиционера, то он – милиционер. А конкретно – мент!

– Значит, ввели это странное правило люди, по сравнению с которыми ты – светило благоразумия. – Объяснение, что милиция является органом дознания, а не органом следствия, Егор пропустил. Настя не глупа, но лучше не грузить сверх меры.

– Ой, не льсти про благоразумие. Лучше скажи, ты надолго в ментовку? Наверняка же собрался расти по комсомольской линии.

– Скажу, но… Настя! Ты умеешь хранить страшные тайны?

– Не умею. Потому что мне их не доверяют. Только мелкие девчачьи секретики.

– Так тренируйся. Про интернациональный долг в Афганистане слышала?

– А ты при чём?

– Очень хочу остаться в стороне. Судя по тому, что рассказывают знающие люди, первоначальный план, скажем мягко, претерпел изменения. И ограниченный контингент советских войск разрастётся до неограниченного. Это война, детка, только её так не называют. На войне убивают. А я в армии не служил. После госов у юристов трёхмесячные сборы. Мне присвоят звание лейтенанта, командира мотострелкового взвода. И отправят в Кабул. Многие туда сами рвутся. Думаю, сознательный комсомолец Егор Евстигнеев нужен здесь, в тылу.

– И чтобы избежать призыва в армию…

– Ты догадливая. Чтобы не надели армейские погоны, цепляю милицейские. Третий вариант – КГБ, но туда не возьмут. У нас всего двое распределились с выпуска, оба – члены КПСС и женатые.

– Поэтому ты своей Татьяне торопился сделать предложение?

– Торопятся заранее, а не после распределения. Я, раз угодил в МВД, два обязательных года точно отработаю. Дальше буду смотреть. Переводом в комсомольские, партийные или советские органы. В тот же КГБ. Вдруг понравится, останусь ментом.

– Фу-у-у… Ты же интеллигентный парень!

– Как говорил один адвокат, а у него сплошь евреи в юридической консультации, я – единственный русский среди интеллигентов. Или белорус, не суть. Не хочешь быть девушкой мента?

– На два года… Это очень серьёзный срок. И серьёзные отношения. Знаешь… – она протянула руку и ухватила его за запястье. – Я ведь только сейчас почувствовала, что мы пара. Правда! Затащил в койку едва знакомую филологиню, чуть пьяную в новогоднюю ночь, пообжимались два вечера на танцах. Не подвернулась бы я, затащил бы Варю. А тут – свидание, настоящее. Спасибо тебе! Честно. Я больше года на свидания не ходила. Нет-нет, звали. И ваши юристы тоже. Поверь, я не бросаюсь на шею каждому. А что с тобой так быстро… Сама себя не узнаю.

Так все говорят. Для полного стереотипа – «ты у меня второй». Без уточнения, на каком десятке второй.

Осторожно притронувшись к чувствительному, Настя тотчас сдала назад и перевела разговор на что-то нейтральное. На советское кино, например, совершенно не подозревая, что Егор не видел большинство культовых фильмов, а обсуждать с ней «Матрицу», «Аватара» или «Джанго освобождённого» по понятным причинам не мог.

– Слушай… Если ты любишь советское кино… Есть же в Минске кинотеатр, где крутят старые ленты?

– Конечно! – она если и удивилась вопросу, то вида не подала. – Недалеко от нас, на Комсомольской. Клуб Дзержинского. У них ретроспективы каждую неделю. И советских, и старых импортных, что в «Москве» или «Октябре» давно прошли. Хватит повышенной стипендии меня сводить?

– Обижаешь…

– А ты не обижайся. У меня отец в Гродненском облисполкоме, мама работает в областном промторге, не бедствуем. Помогают. Заметил, на мне шмотки получше, чем у соседок, бабушка телевизор подарила, когда папа ей поставил цветной. Давай всё пополам? Ты за себя плати, я – за себя.

Даже в советском 1982 году встречались девушки с мышлением XXI века. Но Егор этим воспользоваться не мог.