Алло, милиция? Часть 2

— Сам ты вертолёт. Бери хлеб с колбаской. Что с вокзала встретили без помпы и полкового оркестра, это ладно. А вот выход из Дворца культуры — всегда боевая операция с ментами и с посадкой в автобус. Потом ещё более сложная, с входом в гостиницу. Самые прошаренные поклонницы просачиваются внутрь загодя, ждут несколько часов и бросаются в атаку, когда мы поднимаемся в номера.

Сюда бы Лёху и Гриню, подумал Егор, обрядить их в длинные кафтаны, напоминающие песняровские, натрахались бы вперёд на три жизни. Или стали бы импотентами от передозировки счастья.

Разделив с Андреем его запасы, он понял первый урок: всегда надо что-то иметь с собой. О графике музыкантов хоть немного думают. Пока же статус половина на половину, недомузыкант и больше рабочий сцены, заботиться о собственной персоне лучше лично.

Наконец, в зал хлынули люди, и он забился до предела уже к восемнадцати сорока пяти. А зрители продолжали прибывать, часть со стульями, загромождая проходы с самым диким нарушением правил пожарной безопасности. Кому-то не досталось и стула, переминались на ногах.

— Тебе во втором отделении? Я тут один справлюсь. Иди сейчас, пудри нос в гримёрке, переодевайся.

— Хочу немного из зала послушать. Успею.

Он не прогадал. Звучание концерта здорово отличалось не только от жалобного писка проигрывателя пластинок «Аккорд», но и от репетиционного в филармонии. Когда Валера Дайнеко запел «Берёзовый сок», музыка захватила настолько, что мир вообще исчез, в нём не осталось ничего, кроме этого мелодичного, чуть слащавого голоса.

Лишь только подснежник распустится в срок,
Лишь только приблизятся первые грозы,
На белых стволах появляется сок,
То плачут берёзы, то плачут берёзы[16]

.

Концертное исполнение совершенно не походило на лайтовый вариант, записанный на грампластинке. В апофеозе «мы трудную службу сегодня несём вдали от России, вдали от России…» Андрей двинул от себя движок гейна гитары Мулявина и громкость баса, мощное звучание тяжёлого рока сплелось с вокалом Дайнеко, Кашепарова и самого Мулявина, это было непередаваемо здорово…

Куда делся «хор мальчиков-зайчиков», блеющий перед худсоветом филармонии? Возможно, из-за дурацких ограничений, охов-ахов «это не советская музыка» вышло так, что поклонники «Песняров», знавшие их творчество только по дискам и по телевизору, даже не представляют, как мог бы звучать ансамбль. Да и сидящие в концертном зале — тоже, потому что и здесь действуют ограничения, запреты, «соответствует ли исполненное вами генеральной линии КПСС в области искусства?» и прочая дребедень.

А во втором отделении, вступив с гитарой в композиции «Русский лес», Егор вдруг почувствовал потрясающий драйв. Зал никогда не слышал эту композицию, но уже настолько был наэлектризован предыдущими песнями, что буквально дышал в ритм музыке. Казалось, тысяча сердец бьётся в унисон с музыкантами! Тысяча пар глаз, со сцены невидимая — в лицо бьют огни софитов, устремлена на тебя, ты не можешь, не имеешь права сыграть плохо… Прав был Мисевич, когда говорил: чем больше людей в зале, тем сильнее у тебя вытягивают энергию.

Но отдавать эту энергию было величайшим наслаждением.

Потом погас свет. Прожектор выхватил одного Мулявина.

Егор выкрутил на ноль громкость гитары и тихо отступил назад, в последней композиции он был не нужен даже в качестве мебели. Раздвинув занавес, скрывавший задник сцены, он оставил себе только щель для подглядывания.

— Друзья! Нас часто просят сыграть наши старые композиции. С удовольствием исполним песню «Крик птицы».

Зал взорвался овациями, не дожидаясь начала. А оно было громоподобным!

Соло на гитаре с фузз-эффектом, под аккомпанемент только бас-гитары и ударника, получилось настолько сногсшибательным, что Led Zeppelin в компании Deep Purple могли отдыхать и нервно курить в сторонке.

После двухминутного вступления шёл очень сложный текст, сопровождающийся не менее сложной музыкальной темой, дисгармонирующей с тяжёлым роком вступления. Отставив гитару, Егор напряжённо вслушивался. И вдруг сзади услышал серию звуков, что называется, совершенно не по теме.

Один из музыкантов-стажёров, задействованный, как и Егор, только для некоторых песен, задрал подол девице-поклоннице, привалив её к куче сваленного на пол театрального реквизита. Наверно, какая-то энтузиастка всё же пробилась через «не положено» суровых дядек у входа и, пока основные певцы делали свою работу, захватила участника ансамбля со скамейки запасных.

Мулявин как раз дошёл до апофеоза:

Тебя не хотел простить я, а кто же простит меня?[17]

Включились Кашепаров, Дайнеко и Пеня, исполняя крик птицы, а из-за сцены, сливаясь и перемешиваясь с ним, донёсся женский вопль. Наверно, не из-за оргазма, а от торжества, что ей удалось отметиться, трахнув кого-то из «Песняров».