Альма. Неотразимая

Завтра они уедут с этой плантации. Кортес вычеркнет из губернаторского списка ещё одну строку. Альма размышляет о словах торговца. Он прав. Что она будет делать, когда последняя строчка, последнее взвешивание, последняя плантация Луизианы останутся позади? Куда ей направиться дальше?

Капитан Харрисон, Ливерпуль.

Альма вдруг вспоминает.

Братья, Капитан Харрисон, Ливерпуль.

Эти слова прочёл ей из красной тетради брат Жером. Да, когда список кончится, останется капитан Харрисон. Альма отыщет его, а уж он вспомнит, что сделал с Ламом.

– Альма, это ты? – подаёт голос Кортес.

Купец проснулся оттого, что насекомые вдруг замолкли, когда она подошла.

– Что такое Ливерпуль? – спрашивает Альма.

– Это город, в Европе, – отвечает Кортес.

Европа. Она нанизывает это слово к прочим бессмысленным словам, которые связывают её с Ламом. Ещё одна бусина в чётках. Капитан Харрисон, Ливерпуль, Европа. Главное, чтобы за концом всегда было что-то. Когда ничего уже не останется, возникал новый путь. И семья однажды снова зашагает бок о бок. Полная семья в золотистых лучах их последней дороги, а рядом – белая лошадь.

Вот о чём она мечтает ежесекундно, вот чего ждёт. И вот о чём, оставшись одна, Альма поёт.

Часть третья

33 Праздничная суета

Почти три месяца река Миссисипи медленно наполнялась. Она вобрала воды впадающих в неё Огайо, Миссури, Арканзаса и шедшие в конце года ливни. Позабыла, какой была прозрачной у истока, в четырёх тысячах километров вверх по течению, где так любит резвиться форель. Ближе к морю вода в ней почти фиолетовая. Она несёт обломки стропил, ветвей, вырванных с корнем деревьев. Течение бурлит. С начала января река даже пытается иной раз выйти из берегов, в имение Лашанс на прибрежных участках ничего не сажают, опасаясь, как бы посадки не затопило.

Но если мы немного отдалимся от берега, то увидим большой, озарённый солнцем господский дом; в нём готовятся к празднику.

Девять утра. Толпы работников развешивают на ветках магнолий фонарики, чистят граблями аллеи, на колоннах дома висят маляры. Погода в январе чудная. Можно танцевать всю ночь, и жарко не будет. Для карнавала несколько рановато, однако госпожа Бубон-Лашанс узнала, что её соседи собираются давать балы в феврале, и поспешила устроить свой праздник на несколько дней раньше. Её бал в честь Масленицы вне конкуренции. Две сотни гостей, увеселения до утра, пятьдесят человек прислуги на кухне, фейерверк – мадам Бубон-Лашанс не сомневалась, что все прочие приёмы будут выглядеть после этого посмешищем.

Она наняла у соседних плантаторов целый отряд слуг и заказала для них ящик белых перчаток. Сделала причёски двум своим борзым, велела подстричь лужайку ножницами и приготовила шали для чувствительных к ночной росе дам. Она во всём привыкла следовать парижской и версальской моде, а в январе в Париже, как известно, начинается сезон балов. Но если в лучших домах Европы гостей удивляют деликатесами из Америки, то Изабелла Бубон-Лашанс изумит своих изысканными блюдами Франции и Италии и белыми венгерскими или кипрскими винами.

Но главным украшением вечера станут четверо музыкантов, которые тоже прибыли издалека и теперь устраиваются на эстраде посреди парка. Они положили на пол футляры с инструментами и коробки с париками и проверяют на прочность небольшую свежепостроенную беседку, в которой им предстоит играть. От пола ещё пахнет свежей стружкой.

Струнный квартет прибыл прямиком из Филадельфии, где выступал перед Джорджем Вашингтоном, и уже через два дня отчалит на корабле в долгий путь до Вены, родного города музыкантов. В приглашениях госпожа Бубон-Лашанс скромно упомянула, что будет «музыка от личного камерного оркестра государя Священной Австрийской империи».

Она твёрдо намерена унизить тех, кто решит заставить гостей плясать под банджо козлиной кожи, на котором играет какой-нибудь негр.

– Ну, Салливан? Что с тем купцом? Вы мне его нашли?

Хозяйка сидит на качелях, подвешенных в одной из галерей, идущих вдоль дома. Там она по очереди принимает своих портных, столяров, кондитеров. Однако управляющий Салливан подбежал к ней вне очереди. Он проскочил между колонн и отогнал кое-кого из ждущих аудиенции, чтобы поговорить с госпожой Бубон-Лашанс один на один.

– Да, – отвечает он, – я его видел. Вас не обманули. Я общался с ним прошлой ночью в имении Роуз-Хилл, к северу от нас. Он из свободных цветных, довольно светлый. Его зовут Кортес.

– И как его хлопок?

Салливан меняется в лице.

– Ну что ещё?

– Хлопок… Он такой, как вам и рассказывали… Все те, кто заговаривал про него…

Брови госпожи Бубон-Лашанс поднимаются домиками. Салливан трясёт головой.

– Он… Госпожа, я не знаю.

– Что с этим хлопком, Салливан?

– Во-первых, семена. Они чёрные, совсем без налипшего пушка. Они до того чёрные и блестяще, что в них смотреться можно.

– А сам хлопок?

Он протягивает ей ладонь. Хозяйка смотрит на неё. Пусто.

– Присмотритесь.

Она чуть наклоняется. Подаётся вперёд на качелях, коснувшись носками пола.