Альманах «Истоки». Выпуск 15

Может статься, лишь затем дарован
Мне судьбою некий жизни срок,
Чтобы я тебя возвеличил словом.
Шаль тебе соткал из нежных строк,
Ты такой при жизни не носила.
Видишь, как нарядна и светла!
Не твою ли песенную силу,
Мама, сыну ты передала?
Я хочу, чтоб в эту шаль, чаруя,
Все цветы весенние вошли.
Эту шаль – о мама! – подарю я
В честь тебя
Всем матерям земли.

Память у Р. Гамзатова была благодарной, доброты и дружелюбия хватало на всех, кто встречался на его пути:

Люди, я прошу вас, ради Бога,
Не стесняйтесь доброты своей.
На земле друзей не так уж много,
Опасайтесь потерять друзей.

Неповторима улыбка Гамзатова – улыбка Дагестана, открытого для хороших людей, а мучительная боль поэта – это негодование горца против завладевшей людьми страстью к накопительству, отбросившему назад исторические традиции Дагестана.

Этот культ денег также связывал и вызывающе подавлял разумную и размеренную по Домострою жизнь России XIX века – быт и нравы героев А.Н. Островского. В 90-е годы XX века Гамзатов понимал и с горечью видел неизбежное расслоение, опасные рубежи тщеславия и потерю вековых обычаев, сохранявших его «КОНСТИТУЦИЮ ДАГЕСТАНЦА» (1997 год). Отсюда и его весомые строки, вмещающие в себя свод правил и нравственных законов Дагестана.

Это ли не тот – прорывающийся сквозь словесную ткань языка – подстрочник драм и пьес Островского, по праву ставшего родоначальником русского театра. Будто отвечая на его личные вопросы, гроза – как действо природы (Глас Божий) – откликается на отчаянный поступок Катерины во имя любви, достоинства человека и понимания таинственней женской души. Если Р. Гамзатов восклицает, что любовь лишает разума, то Островский показывает нам, как сильное чувство становится трагедией для любящего, разрушающего условные цепи принятого миропорядка. Бунт Катерины в драме «Гроза» – это порыв выбраться из заточения: ведь она была выдана против воли.

А пьеса Островского «Без вины виноватые»? Это ли не диагноз обществу, строящему семейный очаг по расчёту – материальной выгоде?..

А.Н. Островский царит в воздухе московской жизни, будто нашёптывая мне стихи, которые я пишу в двадцать первом веке:

Мы в нашем сердце виноваты,
Когда безумно влюблены
И платим горечью утраты
За романтические сны.
А сердце в юности порхает
И ворожит, как лунный луч, —
Оно ещё не понимает,
Как выпад зла обидой жгуч.
Как бес куражится в гордыне,
И хватко царствует корысть,
А нежность чувств, как хрупкий иней,
Что по весне пора забыть.
Беда ли в том, что жаждут света
Те, кто горяч в мечте своей…
Так сердце чуткостью раздето
И беззащитно для людей.
Островский – так – и сам посредник
Оживших в слове вечных тайн…
Кто виноват – прошёл, как пленник,
Свой возвышающий обман!

А какую цену платит Лариса (героиня пьесы «Бесприданица») за чудо любви? Может ли бесприданница быть любимой и счастливой? – быть не вещью, а человеком? Что изменилось за 200 лет?.. Театр перестал быть театром – вскрытые противоречия жизни оживают и в моих стихах:

Бесприданницы нашего века
Также бродят вдоль Волги-реки —
Среди мелких людей человека
Ждут расчёту ума вопреки.
В мире всё покупают за деньги —
Сила денег надёжна в миру!
Но без риска любви мы навеки
Лишь, как пешки, кончаем игру.
Пьеса жизни горька без восторга,
В праве чувств дорогая цена!
Кто остался на линии торга —
Выпил чашу страданий до дна.
Кто о правде высокой вздыхает —
Видит даль и свои берега:
Нам приданое сердце вручает,
Чтоб мечта побеждала века…