Альманах «Крылья». Взмах одиннадцатый

„Неужто таким суждено рожать и воспитывать грядущие поколения людей? – беспокоится старик после разговора с Эльвирой. – А может, строго судим, не видя чего-то важного, нам непонятного? Если непонятное, зачем жил?“

Зачем жил, зачем вообще человек приходит на эту землю – главный вопрос, к которому постоянно возвращается в своих думах Селиван: „Смысла какого-то еще не достиг. Зачем я родился? Зачем эти деревья? Зачем солнце? Что есть я?“

Жизнь есть дело – это он понял уже давно. И что тревожит его в старости, так то, что мыслей много, а дел нет. Грустил по прошлому, но без тоски и надрыва – понимал, что прошлого не вернуть, как понимал и то, что настоящего не изменить. Он стар, немощен, и уже не в силах исправить ошибки, которые, как и у всякого человека, случались в его жизни. Но за себя ему не страшно. Страшно становится за живущих.

Что ждет молодую поросль – задается вопросом старый человек, глядя на младшеклассников в парке. И чувство какой-то непонятной вины обуяло его:

– Я воевал, работал, жил как мог… всегда по правде, – сам перед собой исповедывался старик. „А для них что ты сделал?“ – будто кто-то другой в нем спросил. – Все, что мог, – оправдался Селиван, но чувство вины не ушло, и он добавил: – По крайней мере, не подличал, не пресмыкался, зла не творил.

Но голос совести продолжал тревожить: „Я жил под этим небом, ел хлеб, стало быть, лично ответственен за все добро и зло в этом мире“» [3, с. 100–101].

Вновь поплыли в его голове тягучие думы о смысле жизни, ее быстротечности, о преступной бездумности человека, о ненужности суеты и безответственности за день грядущий, думал о падении нравов, о забвении обычаев, о том, что чем богаче становятся люди, тем жаднее и безответственнее делаются их поступки: злость и алчность нетленным червем разъедают их нутро.

«Мы и им передадим все это, а они умножат», – вот что беспокоит Селивана. Сваливать вину со своих старческих плеч за пороки, как приобретенные человеком, так и преумноженные старые, он не пытался. Но, бессильный что-либо изменить, страдал.

Ответ на мучавшие его вопросы дает природа. Размышляя, зачем дереву так много семян, если для потомства дубу, например, хватит и одного желудя, он приходит к выводу, что остальные рассыпает он как благодарность земле и солнцу за подаренную жизнь. А палый лист благодарен родителю и уступает место другим. Он погибнет, сгинет под снегом, но на его место придут другие. Это будет продолжаться бесконечно. «Живая мудрость, напоминающая человеку, что жизнь конечна и ей нет конца» [3, с. 95].

Не нарушить это хрупкое равновесие – вот задача человечества. И чтобы ее решить, необходимо каждому взрастить в себе человека – такой духовно-нравственный завет дает нам В. А. Титов в своей повести. О чем бы ни говорил писатель – то ли об охране окружающей среды, ее сохранении и умножении, то ли о трудовом и нравственном воспитании, о других, не менее важных проблемах – он учил нас оставаться людьми. И потому очень важно, чтобы его взволнованное слово было услышано и современным читателем, потому что оно будит нашу совесть и делает нас человечнее.

Литература

1. Полевой Б. Всему вопреки // Б. Полевой. Силуэты: Новеллы. – М.: Советский писатель, 1978. – 496 с.

2. Слабошпицкий М. Нравственные твердыни человека // В. Титов. Грезы старого парка: Повести. – К.: Радянськый пысьмэннык, 1988. – 552 с.

3. Титов В. Грезы старого парка: Повести. / Вступ. статья М. Ф. Слабошпицкого, сост. Р. П. Титова. – К.: Радянськый пысьмэннык, 1988. – 552 с.

Сергей Прасолов

Писатель и журналист. Член редколлегии литературно-художественного альманаха «Крылья». Живёт и работает в Луганске.

Из «Дневника»

2011, апрель. О пытливости Сократа

Сократ был тем требовательным, навязчивым, неприятным зеркалом, через которое реальный мир, имеющий отношение к собственной истинности требует от каждого человека конкретных ответов на свои вопросы. Он имел мужество стать той субъективной силой объективного мира, которая дёргает человека своей пытливостью, когда он пытается отмахнуться от неё полузнанием, предрассудками, иллюзиями.

Пытаясь увидеть в человеке вместилище сознания как сознанности самого себя, Сократ не отступил от натурфилософии – в этом его принципиальное отличие от софистов. Наоборот, он ввел в «систему координат», в натурфилософию субъективное начало как продолжение и поворотный пункт объективного мира, тем самым поставив проблему – докопаться до истинности как идеального начала бытия, без которой и сама натурфилософия неполноценна и обманчива.

Объективный мир велик, прекрасен и страшен своей субъективностью. Каким бы ни пытался казаться себе человек, он не может без того, чтобы не искать более-менее объективные основания своего бытия. Хотя бы в конечном счете. Человеческая субъективность бессмысленна и безосновательна, если не является проявлением и развитием субъектности самого бытия.