Альманах «Литературная Республика» №2/2013

Утром папе позвонил санаторный кэгэбешник, и, рассказав о случившемся, попросил провести с личным составом необходимую работу на предмет «Косыгиных». Отец вынужден был немедленно дать команду проинструктировать всех вахтерш, чтобы они выучили в лицо членов нашего правительства, плакаты с фотографиями которых тут же прикрепили к стенам пропускных пунктов. В дальнейшем я часто наблюдал, как Алексей Николаевич прогуливается вдоль старицы, по извилистым дорожкам санатория, расспрашивая неутомимых рыболовов об их улове или, зимой, катающихся на организуемом для любителей коньков катке девушек о качестве залитого льда.

На следующий после разговора с А.А. Гречко день отец во время прогулки натолкнулся на возбужденного Комаровского, который, только завидев его, радостно заговорил: «Ну что, Николай Григорьевич, все прошло отлично. Министр дал нам карт-бланш. Теперь мы построим пятнадцатиэтажный спальный корпус». Отец ужаснулся. Он очень любил «Архангельское» и понимал, что если выстроят этакую, как он выражался между нами, «дуру», то весь архитектурный исторический ансамбль от этого здорово потеряет. Да и с медицинской точки зрения кардиологический санаторий не должен иметь такие высокие здания. Надо было сбить как-то строительный задор Комаровского. Но поймет ли он его логику? Секунду подумав, отец произнес: «А министр сказал, что в спальном корпусе не должно быть более пяти этажей». «Неужели?» – искренне огорчился Комаровский, привыкший еще со времен Беломорканала и МГУ к масштабным проектам, но отдал указание о строительстве пятиэтажного корпуса.

Когда отец, похохатывая, рассказал об этом эпизоде, я спросил: «А что, Гречко действительно так сказал?» – «Да нет, конечно». – «И ты не боишься, что Комаровский у него спросит?» – испугался я за отца. «А ты думаешь, что кто-то пойдет переспрашивать министра обороны, члена Политбюро, правильно ли он его понял?» – рассмеялся отец.

Финики от Шехаба

Подлечивались в «Архангельском» и очень высокие иностранные гости. Меня, как арабиста, естественно, больше всего интересовали приезжавшие с Ближнего Востока. Однажды отец сказал: «Сейчас пойдем в гости к Шехабу». – «Какому Шехабу?» – «К министру обороны Ирака». Он сейчас здесь лечится».

Министр обороны Ирака… Араб… Для человека, который к тому времени уже почти десять лет, окончив ВИИЯ, как посвятил себя арабистике, который поучаствовал в израильско-сирийской войне 1967 года, это был подарок судьбы. Но ввалиться мне, старлею, к министру обороны казалось неприличным нарушением правил субординации. «Ты пойдешь к нему не как арабист и военный, – успокоил отец. – Ты посетишь его, как мой сын. Я ему уже рассказывал о тебе, и он хочет тебя видеть». Делать было нечего, и, внутренне содрогаясь: субординация – дело серьезное, я пошел за отцом к одному из старых спальных корпусов.

По дороге отец рассказал, что Шехаб приехал в санаторий не с «сердцем», а с травмой позвоночника. Перед Советским Союзом он побывал на лечении в Великобритании, но британские врачи не сумели ему помочь. Боли в позвоночнике не проходили. Тогда он прилетел в Москву. Сначала его лечили в госпитале Бурденко, а оттуда послали долечиваться в «Архангельское». Надежда строилась на возможностях уже, к тому времени, построенных: лечебного корпуса и бассейна. Бассейн представлял собой удивительное сооружение, так как вода его только на 0.0....01 чего-то не достигала химического состава морской. Используемая для этого соль поднималась по специальной скважине из рассолов поземного древнего моря, располагавшегося когда-то на этом месте. Даже Гречко, посетив бассейн санатория после завершения строительства, отдал указание построить себе такой же на его государственной даче, расположенной по соседству с «Архангельским».

Хаммад Шехаб занимал многокомнатый номер с громоздкой мебелью под старину. Посередине огромного холла располагался очень большой стол темного дерева, обитый зеленым бархатом. На столе небрежно разбросаны игральные карты. Когда мы появились, из-за стола поднялся высокий худощавый смуглый человек с пронзительным взглядом больших карих глаз и очень приветливо, по-восточному, приветствовал нас. Предложил чай или кофе на выбор, сигареты, которые мы с отцом, почему-то, взяли, хотя я после военной своей компании в Сирии курить бросил, а Головко-старший вообще никогда в жизни не курил и, как врач, был ярым противником курения. «Портить здоровье, да еще за свои собственные деньги – вдвойне глупо», – обычно приговаривал он. У Шехаба я сразу почувствовал себя как в арабской стране, наслаждаясь хорошо приготовленным кофе, музыкой арабского языка и внимательно наблюдая, как отец пытается курить не куря.