Алмаз Чингисхана

Однако по рисунку на золотой плашке они убедились, что именно этой площадкой заканчивалась тропа подъема, в этом самом месте надо было искать крест и иероглиф входа. Кроме внешне равнодушного, скрестившего руки на груди, Бориса и Насти, обеспокоенной любопытством, однако предпочитающей держаться ближе к нему, остальные не тратили время на отдых, сразу же занялись неистовыми поисками. Искали долго, но без успеха. Разочарование от неудачи и усталость охладили их начальный пыл.

– Где же условие, о котором ты говорил? – с улыбкой, которая не предвещала ничего хорошего, напомнил Мещерину старший сын главы рода племенных вождей.

Мещерин слегка вздрогнул от этого напоминания, как если бы удивился, что забыл о нём. Посмотрел на ясное небо, на послеобеденные горные тени по ту сторону пропасти и ущелья, что-то вспомнил, помрачнел. После чего пожал плечами и вымолвил:

– Надо ждать.

4. Тень креста

Потревоженные Бату казаки были уверены, что он был не один, что за ним идут воины рода или даже всего племени степняков. Пока он насмерть дрался с тигром, они, словно птицы, которых вспугнули, скоро удалились от ущелья с речкой, скрылись в горной смешанной рощице. Сверяясь с расположением солнца, они продвигались в том же направлении, куда повели своих пленников монголы. И когда взобрались на гребень пригорка, увидали очертания двугорбой горы, – увидали ее раньше тех, кто двигались берегом речки. Однако необходимость преодолевать всевозможные подъемы, спуски, поиск самых удобных мест для подъемов и спусков увеличили для них общий путь, потребовали затрат многих усилий и времени. Они начали сомневаться, что успеют перехватить отряд монголов на подходе к водопаду, по ходу изменили замыслы действий, решив напасть на них уже возле цели своего путешествия.

Оба смежных озера и радуга над водопадом открылись их взорам сразу, с ребра горы, на которое они забрались, чтобы не обходить ее широко раскинувшееся подножие низом. Вид перед ними радовал глаз своей необычной красотой. Под голубыми небесами медленно плыли несколько воздушных замков из белых облаков. А на подоле соседней двугорбой горы, который образовался, как естественный большой уступ внизу горной кручи, будто огромные алмазы, сияли два озера удивительно правильных очертаний, представляющие собой две чаши, до верху наполненные прозрачно чистой проточной водой. Их можно было бы принять за единый водоём, округлый, чуть растянувшийся для того, чтобы занять почти всю поверхность уступа, не будь между ними прямой разделительной полосы из каменной насыпи. В западное озеро, то, что подальше, впадала речушка. Как чешуёй блестя отсветами солнца, она огибала двугорбую гору, змеиным хвостом прячась за нею, но, казалось, начиналась где-то вдалеке на юге, в ледниках едва различимых, подпирающих небо вершин. Ледниковая речушка непосредственно питала лишь одно озеро, словно мать, проявляющая искреннюю и подлинную заботу только о собственном ребёнке. Из него же хрустальная вода через разделительную каменную полосу переливалась в восточное озеро, расположенное ближе к казакам. А из широкого носика восточного озера стекала водопадом, неугомонное ворчание которого разносилось по окрестностям. Тень облака постепенно накрывала водопад и озёра, как будто ревниво переживая, что их ласкают жаркие лучи красноватого послеполуденного солнца. Но облако не было сплошным и большим, и тень ожидал только временный успех.

Припоминая рисунок на плашке, казаки быстро пришли к выводу, что площадка с таинственными знаками, где заканчивалась процарапанная на золоте тропа, должна находиться у стыка озер, за каймой из трёх расположенных под отчётливо прямыми углами скальных плит, и потому невидима там, откуда они смотрели. Чтобы убедиться в этом, им надо было сначала попасть к озёрам. Но ребро гребня, на котором они стояли, обрывалось перед ними неприступным откосом, и спуститься по нему, не сломав себе шею, казалось невозможным. Им пришлось начать трудный спуск вдоль самого ребра, не зная, добрались ли до площадки монголы и их пленники. Все же они надеялись их опередить и успеть подготовить засаду, – места для этого представлялись очень удобными.

Монголы тем временем, словно забыли о пленниках. Им разрешили без присмотра сидеть в углу площадки, где смежные плиты сгущали тень облака, в которой не было прохлады. Спиной привалившись к скальной плите, у которой некогда были расстреляны рабы, строители клада Чингисхана, Мещерин старался как-то оправдаться перед спутниками, по его вине оказавшимися в столь незавидном положении.