Алмаз твоих драгоценных глаз (СИ)

‒ Спасибо, ‒ отдаю ему стакан и собираюсь уходить, но Пекарь преграждает мне дорогу.

‒ Это даже к лучшему, дочка: не зря же наши предки провели черту. А нынче того и гляди исключение станет правилом, а такое ни к чему хорошему не приводит.

Я без этих слов нахожусь на грани безумия, а последняя фраза действует на меня точно зажженная спичка на порох:

‒ Никто не имеет права меня учить или осуждать, мистер Мелларк, ‒ кричу я. ‒ Я хозяйка своей судьбы, и сама буду решать, как жить. Это не Ваше дело. Не лезьте туда, куда Вас не просят! Что-то Вы не очень руководствовались принципами предков, когда Ваш сын сделал ребенка и женился на девочке из Шлака! ‒ пожилой мужчина хватает ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег, но подходящих аргументов подыскать не может. Я обхожу его и стрелой вылетаю вон из пекарни. Мне не стыдно. Мне обидно и больно.

Домой я бегу, бегу, задыхаясь от горя от чувства собственной ненужности. Домой, в свою комнату ‒ забиться в угол и сидеть там вечность, пока мое сердце не заледенеет или не превратится в камень. Домой ‒ зализывать свои раны, баюкать истекающее кровью сердце.

‒ С Днем Рождения, Мадж! ‒ горсть разноцветных конфетти падает на меня, едва я распахиваю входную дверь. Бумажные бантики и кружочки застревают в обуви и за воротником, оставляя неприятные ощущения на коже, ‒ Счастья тебе, любви и удачи.

Я скидываю ботинки и с опаской оглядываю привычный зал, сегодня празднично украшенный гирляндами, мишурой и двумя десятками ярких открыток. В самом центре стоит стол с белоснежной скатертью, который разве что не ломится от многочисленных блюд, которые Мэри, наверное, всю ночь готовила для меня. Мама, одетая в невероятной красоты синее платье в пол, с волосами, убранными в высокую прическу, порхает по гостиной, словно мигреней у нее и в помине никогда не было. Не болеет или старательно делает вид, что здорова, наглотавшись обезболивающих? Улыбается, поправляет скатерть, в десятый раз проверяя сервировку столового серебра: такой я видела ее в последний раз лет шесть назад ‒ в день своего двенадцатилетия. Папа, напротив, вместо сдержанного черного костюма нацепил на себя колпак, рубашку в горошек и ярко-красные брюки на лямках. Он дурачится, дергает скатерть, все время норовя уронить на пол вилку, нож или хрустальный бокал.

«Мне через шесть недель исполнится восемнадцать, ‒ вспоминаю я слова, когда-то сказанные Гейлу. ‒ Будет небольшой праздник, так что приходи». Он не пришел. Я не напомнила и сама забыла.

‒ Мадж, переодевайся, быстренько, ‒ Мэри хлопочет, расставляя салаты. ‒ Новое платье уже ждет тебя в комнате.

‒ Не хочу, ‒ мама бросает на меня осторожный взгляд и замечает, что я с трудом сдерживаю нескончаемый водопад слез. Мне не хватает воздуха. Я задыхаюсь, задыхаюсь без Гейла.

‒ Эй, малышка. Жизнь прекрасна. Тебе совсем немного лет, ‒ папа преподносит мне огромный букет роз цвета фуксии в золотистой фольге, ‒ Девятнадцать, ‒ с гордостью произносит он. ‒ А от мамы новая книга: «Человек, который смеется».

‒ Я не хочу, ‒ мой слабый протест похож на писк умирающего котенка. Несколько особенно наглых слезинок падают на фольгу.

‒ Это от счастья, ‒ мама приобнимает меня и, забирая букет, шепчет. ‒ Ну же, детка, сделай усилие.

Им все равно. Этот праздник они устроили для себя, чтобы выглядеть хорошими родителями, а мне не нужны ни новые платья, ни розы, ни их непонятно откуда взявшееся внимание.

Неожиданный стук в дверь заставляет меня встрепенуться. «Вспомнил, ‒ дает знать все еще надеящееся сердце. Вспомнил и пришел». Мои ладони покрываются испариной, в висках начинает стучать, я одергиваю до сих пор неснятое пальто. Дверь распахивается, но я вижу не его. Пшеничные волосы, небесно-голубые глаза и широкая приветливая улыбка. Пит.

‒ С восемнадцатилетием, ‒ улыбается он во все тридцать два зуба и сжимает в руках блестящий красный пакет. ‒ Где же праздничное настроение?

«Все нормально. Все по-прежнему, ‒ шепчу я себя, сжимая руки в кулаки до боли. ‒ Я вытерплю. Вытерплю и справлюсь».

‒ Китнисс не смогла придти. Немного приболела. Видимо, вчера на прогулке ее продуло ‒сегодня насморк, поэтому мы решили, что ей лучше остаться дома. А это для тебя. Пусть твоя жизнь будет такой же яркой, красивой и легкой, как платье, сделанное для тебя Цинной, ‒ он протягивает мне пакет, и я вытаскиваю оттуда зеленое чудо из натурального шелка, украшенное широким поясом с пайетками.

‒ Спасибо, ‒ стараясь выглядеть благодарной, говорю я.

‒ Это не все, ‒ Пит выдерживает минутную паузу, делает шаг вперед, и замечаю нервно шаркающего ногами Джерри Маккольна.

‒ Это тебе, ‒ светловолосый мальчик протягивает мне деревянную досочку для резки овощей, перевязанную белой ленточкой. ‒ Терри сделал ее за несколько дней до Жатвы и просил меня в комнате прощания подарить доску тебе в День Рождения, если он не вернется с игр.