Алмазная скрижаль

Ветер с озера донес далекий зудящий звук. Где-то над болотами кружил вертолет, но с деревенской улицы его не было видно. Петр Маркович и Герасим все поняли без слов. Герасим достал из подпола длинный сверток. Развернул ветошь. Там оказались медвежий карабин и старая, но еще очень прочная трехлинейка с огневым припасом. Бабка Нюра в бездонных своих сундуках раскопала патроны. Вадим с грустью посмотрел на это дедовское оружие. Он надел портупею с трофейным пистолетом, добытым на базе. Достал серебряную пулю, подарок Алексея, и вложил ее в нагрудный карман. Бабка Нюра вынесла ему ватник и теплые порты, на случай ночевки на озере.

На берегу Вадим оглядел свое нестроевое воинство, всмотрелся в решительные лица. Лика смотрела в его глаза спокойно, ободряюще.

– Главное – ничего не бояться. Там… – Вадим указал за озеро, где кружил бурый вертолет, выбирая для посадки безопасную плешину, – враги. Они не люди, и мы должны их остановить!

– «…Последний парад наступает!» – с веселым отчаянием воскликнул Петр Маркович. – Если они возьмут Камень, их уже не свалить. Я понял, Камень Сил – это наша спаянная тысячелетиями русская воля, мистическая энергия Руси, наше тайное непобедимое оружие.

– Герасим, может быть, махнешь обратно? Ты – последнее дитя этих мест. Что будет с бабкой Нюрой, если нам не суждено вернуться? – Вадим положил руку на плечо Герасима.

Вместо ответа Герасим решительно рванул шнур мотора. Сердце его было полно тревожной печали. Такая печаль, говорит бабка Нюра, приходит тогда, когда кто-то топчет траву на месте твоей будущей могилы.

Путь по озеру они преодолели быстрее обычного, выжимая последние силы из старого двигателя. Вертолета уже не было над озером. Может быть, они зря волновались, обычный облет на случай побега зэков? На всякий случай они наскоро нарубили тростника и забросали лодку ворохом травы, чтобы скрыть место стоянки.

Холм казался давно покинутым. Они остановились перед дверью, не решаясь войти. Храм был пуст. В догорающем костре чернел пузырчатый комок. В нем еще теплились и перебегали искры. Пепельные складки затрепетали от сквозняка и рассыпались в тонкий седой прах.

– Это была его пророк-книга. – Герасим встал на колени, сгребая в горсть горячий пепел. В голосе его слышались слезы. – Теперь уж никто не узнает, не прочтет!

Подземелье было раскрыто, плита отброшена к дальней стене. В подвальной камере навзничь, раскинув руки, лежал отец Гурий. Вадим спрыгнул вниз, ощупал ледяной лоб, приоткрыл темное веко. Ему показалось, что отец Гурий мертв, но тело его еще не успело окоченеть. Вадим разжал его обожженную ладонь и достал из глубокой вмятины оплавленный по краям напрестольный крест. Ветер разносил по подземелью золу, в подземелье и в храме все еще дымились темные обожженные сгустки – все, что осталось от тех, кто ворвался в храм.

– Он вызвал небесную молнию и принял огонь на себя! – прошептала Лика.

– Позвольте мне осмотреть. – Петр Маркович спустился в подвал, склонился над монахом, ощупывая затылок и шею. – Наружных повреждений нет… – Петр Маркович расстегнул ватник, освободил грудь отца Гурия и приник ухом. – Сердце не прослушивается… Тише! Он жив! Похоже на болевой шок и сильное сотрясение мозга.

Петр Маркович замер, всматриваясь в бледное, изможденное лицо монаха. Длинные седые волосы Петра Марковича, отросшие за эти три месяца, были рассыпаны по плечам, клочковатая борода веером покрывала шею и ключицы… Старик словно смотрел в зеркало на самого себя, только черноволосого, молодого.

– Господи, быть этого не может… Это мой сын… – Петр Маркович прикрыл глаза рукой. – У него родинка на затылке… метка королевы фей… как у меня… как была у Юрки… Да ведь он родился в Изюмце тридцать три года назад. Все совпадает… Поэтому он меня и спрашивал о Фросе… Это мой сын, а я даже имени его не знаю… Господи, за что так? Неужели за предательство?

Старик беззвучно заплакал.

– Герасим, помогай, занесем его наверх.

Тело перенесли в угол храма, на лежанку. Петр Маркович пробовал нащупать пульс, не спуская глаз с дорогого, измученного лица.

В головах лежанки, в стенной печуре, стояла икона. Пламя обожгло края светлой липовой доски, но звонкая живопись уцелела. Гликерия первая заметила яркий всполох, она вынула икону из кирпичной ниши и всмотрелась в младенческое лицо, нарисованное наивной, но уверенной рукой. Светловолосый мальчик сидел на троне посреди снежной равнины. Внимательный и строгий лик озарен невидимым огнем. В ладонях зажаты книга и меч. Детские плечи покрывал алый царственный плащ. «Се грядет Спаситель миру, обретший от отца Державу и Печать. Имя ему…» Остаток надписи был уничтожен пламенем. Лика укрыла икону в платок и спрятала на груди.

– Петр Маркович! Вы остаетесь здесь, стройте баррикаду, готовьтесь продержаться, – приказал Вадим. – Мужайтесь! Герасим – ваша армия. Винтовка и карабин – огневая мощь. После того как мы уйдем, завалите подземный ход и закройте двери.

– Я даже в армии не служил, какой из меня вояка! – признался Петр Маркович.