Алмазное сердце

Мамы не стало три года назад. Трагическая случайность: в сад заползла змея. Лекарь после сказал, что смерть была мгновенной, рассчитывал утешить нас этими словами. Но разве подобное может служить утешением?

Я тогда ещё жил при дворе, едва успел прибыть на похороны, и все три дня, что я пробыл в родном поместье, мы с отцом провели у её могилы. Он был настолько подавлен горем, что даже не разговаривал со мной. Только в последний день, очнувшись на миг, сообщил, что мне нужно поехать к маминому поверенному и получить какие‑то бумаги. Но вместо этого я возвратился в столицу. Разговоры о наследстве казались неуместными. Я знал, что после смерти матери получаю титул, имение и большую часть её состояния, и всё это не имело для меня никакого смысла. Лишь спустя полгода, снова приехав в родительский дом, я выбрал время, чтобы наведаться к нотариусу и забрать оставленное для меня письмо. Но было уже поздно.

Кто‑то, теряя любимых, стремится сохранить каждую мелочь, каждое напоминание об ушедших. А для кого‑то эти напоминания невыносимы. К несчастью для меня отец относился к последнему типу. Желая облегчить боль потери, он избавился от всего, что напоминало ему о матери. Что‑то попросту выбросил, а то, что выбрасывать было бы неразумно, драгоценности, например, — продал. В том числе и алмаз на золотой цепочке, который мама носила не снимая. Ей нужно было завещать, чтобы её похоронили вместе с этим камнем, но она посчитала, что правильнее будет оставить его мне.

Её письмо стало для меня откровением. Я не помнил описываемых в нём событий. Лишь после прочтения в памяти всплыли какие‑то образы: солнечный день, радостный бег по чистому белому снегу, смех… треск ломающегося под ногами льда, обжигающий холод, темнота. Мне было тогда около четырёх. Отец был в отъезде. Мы гуляли с мамой у пруда, и я нечаянно, а может и специально, забежал на присыпанный снегом лёд, слишком тонкий, чтобы выдержать даже вес ребёнка. Когда меня вытащили из воды, я уже не дышал. На счастье недалеко от поместья жила старая колдунья, о ней рассказывали небылицы, и моя мать не нашла иного решения, кроме как поверить в эти сказки. Меня принесли в избушку ведьмы, и старуха сказала, что сможет помочь. Сказала, что дух мой ещё не отдалился от тела, а тело не претерпело необратимых изменений, и их, дух и тело, возможно воссоединить. Она вернула меня к жизни, а для привязки к миру живых ей потребовалась какая‑то вещь. Что‑то, что я смогу хранить до старости, и то, что в свою очередь будет хранить меня. Мать предложила алмаз: что может быть прочнее? А случившееся держала в тайне ото всех, щедро оплатив молчание старой ведьмы и того единственного слуги, что сопровождал нас на прогулке и помог достать меня из–подо льда. Она не хотела, чтобы отец узнал, что она едва не потеряла его сына.

Я не сразу поверил в прочитанное. Разумнее было предположить, что тогда я впал в глубокий обморок, а ведьма отогрела и отпоила меня какими‑то снадобьями. Но вскоре мне пришлось пожалеть о своём скептицизме: через две седмицы после того, как я получил письмо, меня свалила неизвестная болезнь. Целый месяц я провалялся в постели, мучимый жуткими болями в груди, а лекари не могли даже сбить жар. Потом я узнал, что в то время новый владелец алмаза отдал его в работу гранильщику, чтобы придать камню более чёткие контуры. Его огранили в форме сердца. В этом есть какая‑то насмешка судьбы: алмазное сердце, неразрывно связанное с моим собственным. Жизнь, которую я стремлюсь вернуть себе уже несколько лет.

Отцу я так ничего и не рассказал. Во–первых, мне хотелось сохранить тайну матери. А во–вторых, я не решился сообщить ему, что он сам отдал судьбу единственного сына в чужие руки. Может, я слишком сентиментален. Может, самонадеян. Одно могу сказать: удачливым меня в любом случае не назовёшь…

Тихо, время от времени прерываясь, чтобы отпить немного чая, Ула пересказала уже известную мне историю, напоследок обругав старую ведьму.

— Хотя, может, и не со зла она. Может, и не видела другого выхода. А у Лизы и подавно иного пути не было — ради своего ребёнка мать и не на такое пойдёт. Так что я её не виню и не винила никогда. Другое дело, что от мужа утаила. Но и тут её понимаю. Рэйк весь в отца, суров бывает без меры. Кто знает, как бы он это принял? Боялась она.

— Отца боялась, а тебя — нет? — я помнил, как робела мать при свекрови.

— И меня боялась, — согласилась нэна. — Только кого ей было о помощи просить? И слово она с меня взяла, что никто ничего не узнает. Знала, что молчать буду. Я и молчала… А Рэйк, стало быть, камень продал?

— Да.

— Зря она меня не послушала. А я, как чуяла, предлагала ей тут алмаз оставить. Я б его в священной земле схоронила — никто не нашёл бы. А теперь что? Кому продал, хоть знаешь?

— Знаю, — не очень уверено ответил я.

— Что ж до сих пор не забрал?

— Пытался…

Коротко, не вдаваясь в подробности, я поведал бабушке о путешествиях алмаза по Вестолии и моей погоне за ним.

— Как будто нарочно он мне в руки не даётся!