Алмазный эндшпиль

Зато с Верманом и Дворкиным Антон говорил без конца. Моне нужен был слушатель. Он изливал на Белова потоки мыслей, он строил самые невероятные предположения об их будущем, он предлагал планы один грандиознее другого! Сема смотрел на Антона умоляюще, и тот опускал Моню на грешную землю. Верман сникал и шел встречать клиентов в салоне.

Но через пятнадцать минут прибегал опять – с новой потрясающей идеей.

– Верман, расслабьтесь! – просил Дворкин. – Через вашу суматоху мы все делаем себе бешеные головы. Вы так носитесь, как будто у вас украли или пролили.

Моня замирал, вскидывал на него сумасшедшие глаза и бормотал что-то неразборчиво.

– Честное слово, он доведет себя до инфаркта! – сердилась Майя. – Антон, сделай что-нибудь!

Но все понимали, что по-настоящему вытащить Моню из круговорота бессмысленной суеты может только то событие, которого все ожидают.

Правда, до этого случилась встреча, которой Верман очень боялся: ювелира вызвал к себе Аман Купцов.

Моня вернулся от него пришибленный и встрепанный.

– Все, как Хрящ предсказывал, – простонал он в ответ на невысказанные вопросы. – Аману нужны бриллианты! Я намекал, что, может быть, предпочтительнее поискать алмазы, ведь у нас лучший огранщик Москвы!

– А что Купцов? – сочувственно спросила Майя. – Отказался?

– Отказался, – сокрушенно подтвердил Моня. – Отказался, как моя тетя Рая, когда один человек предложил ей переехать вместе с ним в Мариуполь. Она так посмотрела на него, что он поехал в Мариуполь один и по дороге чуть не повесился в тамбуре от стыда.

– Если ты про Гришу Черного, то он уехал в Мариуполь на мопеде, – подал голос Сема. – Я ничего плохого не хочу сказать за наш автопром, дай им бог здоровья, но мопедов с тамбурами они пока не делают.

Моня осекся на полуслове, приоткрыв рот. Грубое напоминание о реальности на несколько секунд выбило его из колеи. Майя бросила на Антона взгляд, в котором искрился смех. «Ну-ка, ну-ка, и как Верман выпутается из положения?» – говорил этот взгляд.

Верман расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и с сердитым видом одернул жилет.

– Дворкин, вечно вы со своими неуместными комментариями! Да, Гриша действительно уехал на мопеде. Я помню этот драндулет, он вонял под окнами тети Раи хуже кошки, и с таким звуком, что она краснела и извинялась перед гостями. Он издох на полдороге до Мариуполя – драндулет, не Гриша – и Черному пришлось купить билет на поезд. Там он хотел повеситься, но его спас проводник.

– И как же он его спас? – полюбопытствовала Майя. – Вынул из петли?

– Не дал веревку, – лаконично ответил Верман. – Но что мы все о Грише? Дело вовсе не в нем, а в моей тете Рае! Ай, когда она сердилась, у нее был такой взгляд! Этим взглядом можно было вскрывать консервные банки и резать замороженное мясо.

Антон шепнул Майе на ухо:

– Полезная женщина в хозяйстве была тетя Рая.

– И Аман Купцов сегодня посмотрел на меня именно так, – удрученно закончил Верман, не слушая их. – Когда я предложил ему алмазы, он задрал брови и сделал такой вид, будто я хочу продать ему три кастрюли из нержавейки по цене одной. «Бриллианты, – напомнил он. – Речь о бриллиантах». Ну так что же, Моне Верману не нужно повторять два раза, он все понимает без крайнего слова. Моня Верман сказал, что у него как раз есть клиент в Цюрихе, который дает отличную партию. Конечно, Аман удивился, зачем тому продавать сразу двенадцать бриллиантов, когда можно шикарно сбыть их по одному и иметь куда больше денег. Но мало ли, что взбредет в голову коллекционерам! Вот моя тетя Рая собирала статуэтки балерин. И что вы думаете?…

– Верман, – очень серьезно сказал Дворкин. – Мы думаем, что если вы еще раз упомянете свою тетю Раю, то умрете раньше, чем запланировал Коля Хрящевский, и не от его руки.

Моня Верман вылетел в Цюрих на следующий день. Антон проводил его на самолет – не столько потому, что заботился о ювелире, сколько из опасения, что Верман в возбужденном состоянии пропустит свой рейс. Но Моня снова притих, смотрел вокруг больными глазами и только напоследок, перед тем, как идти на таможенный контроль, обернулся к Белову и аккуратно взял его за рукав.

– Антон, только не делайте без меня глупостей, – попросил он, избегая смотреть на перевозчика.

– О чем вы, Моня?

– Вы как-то сказали, что самое простое решение нашей с вами проблемы – силовое. Так вот я прошу вас, Антон: не надо. Даже если что-то пойдет не так в Цюрихе и я не вернусь – все равно не надо. Будет хуже, поверьте мне, пожилому человеку.

Антон почувствовал жалость. Этот старый обаятельный мошенник, неловко мнущий рукав его рубахи, боялся – боялся за всех: и за себя, и за Сему, и за Яшу, и за Майю. «Только на меня ему плевать, – подумал Белов. – Но ведь и мне на него тоже».

И все-таки чертова жалость – ненужное, лишнее чувство – подобралось откуда-то изнутри, когда Антон смотрел на постаревшего Моню. Он понимал, что тот хочет сказать. «Если я погибну, вы ничего не сможете изменить. Не пытайтесь убрать Хрящевского, просто бегите».

Антон заставил себя улыбнуться и похлопал Вермана по плечу.