Алмазный фонд Политбюро

– А вот за это мое личное вам спасибо. То-то радости будет у мужиков. Не поверите, Анатолий Васильевич, но уже сил нет ходить в Петросовет или в тот же жилищно-домовой комитет и упрашивать неизвестно откуда народившийся чиновный люд подписать бумажку на продуктовый паек или охапку дров для людей, которые были и остаются гордостью России.

«Москва, Совнарком.

В феврале месяце 1919 года по предложению наркома Красина была организована в Петрограде Алексеем Пешковым экспертная комиссия, цель которой заключалась в отборе и оценке вещей, имеющих художественное значение, в тридцати трех национализированных складах Петрограда, бесхозных квартирах, ломбардах и антикварных лавках. Эти вещи отбирались на предмет создания в Советской республике антикварного экспортного фонда».

(Государственный архив).

* * *

Покинув кабинет Луначарского, Зиновьев собрал все свои силы, чтобы только не дать выплеснуться рвущейся наружу ненависти, и, не произнося ни слова, пошел по длиннющему коридору Смольного, непроизвольно прислушиваясь к звонким шагам Яковлевой. Молчала и Варвара Николаевна, не в силах осадить свою гордыню. Наконец, когда уже не было сил молча накручивать в себе раздражение и унижение, которое она только что испытала в кабинете Луначарского, она резко остановилась и почти беззвучно окликнула Зиновьева:

– Григорий!

– Ну?

– Что «ну»? – осатаневшим голосом выкрикнула Яковлева. – Тебе не кажется, что нас с тобой только что выпороли, как нашкодивших гимназистов, и приказали вести себя так, как хотелось бы этому гнилому интеллигенту? Последние слова она произнесла, чуть убавив свой крик, и все-таки Зиновьев невольно обернулся, не слышит ли кто-нибудь ее. Однако коридор был безлюдно гулок, и он лишь хмуро произнес: – Ты бы, Варвара, того… укоротила свои эмоции, не дай-то бог, кто услышит.

– А мне плевать! – взвилась Яковлева. – Плевать, и еще раз – плевать! – Белая от ярости, она сжала кулаки и все тем же свистящим шепотом почти выдавила из себя: – Ненавижу! Если бы ты знал, как я его ненавижу! Ну хотя бы наедине высказал все те претензии, что имел ко мне. Один на один, как член Реввоенсовета председателю Петроградского чека. А то ведь в присутствии этого писаришки унизил. Да еще как унизил!

Она задыхалась от нехватки воздуха, и Зиновьев даже испугался в какой-то момент, что ее хватит удар. Еще раз обернувшись и убедившись, что их никто не слышит, он тронул Яковлеву за рукав кожанки.

– Успокойся, прошу тебя. А насчет унижения, так он не тебя одну унизил, но и меня тоже, и могу заверить, ему так просто это с рук не сойдет. Как, впрочем, и нашему писателю.

– Что, будешь Ильичу телеграфировать?

– Ильичу? – удивился Зиновьев. – Зачем? Варвара, я удивляюсь тебе! Ну, признайся, я похож на идиота, который будет тревожить Ленина по таким мелочам, как Лешка Пешков, когда у ворот Петрограда Юденич стоит? – Его губы тронула язвительная ухмылка, и он с долей непомерного сарказма в голосе добавил: – Твой Горький – это он для Луначарского буревестник революции, а для меня …

И сплюнул на пол.

– Но если не Ильичу, то кому же еще? Троцкому? Или, может, Свердлову?

– А зачем вообще кому-то жаловаться? – удивился Зиновьев. – Неужто у нас самих не хватит силенок, мудрости и революционного опыта, чтобы расправиться как с тем, так и с другим? Что-то не узнаю я тебя, Варвара. Может, сдавать стала? Или от своей чекистской работы устала? – вкрадчивым голосом поинтересовался окончательно пришедший в себя Зиновьев.

– Ну, насчет моей усталости, – потемнела лицом Яковлева, – это ты, положим, поторопился, как, впрочем, и насчет того, что я сдавать стала, но здесь особый случай, и я хотела бы иметь полную ясность.

– Ясность… я бы тоже хотел иметь полную ясность, однако сейчас могу сказать одно: жаловаться на них Ильичу я не буду. Не буду, – словно заклинание, повторил он, – однако надо сделать так, чтобы они сами подставились под удар, и тот же Ильич вызвал их в Москву и уже там размазал по стеклу, как…

Видимо, поймав себя на том, что он в своем красноречии начинает зарываться, как на митинге, Григорий Евсеевич оборвал себя на полуслове, однако тут же добавил:

– И если объединить мои возможности и возможности твоих чекистов…

– И что же ты предлагаешь конкретно?

– Пока что не знаю, но думать над этим придется. Кстати, у тебя, случаем, нет своих людей, которые вхожи в его дом?

Яковлева удивленно уставилась на хозяина города.