Алмазный город

От этого зрелища у Аины вдруг зачесалось все тело. Даже сейчас, много лет спустя, при мысли об этом столь сильно действующем клее – единственном наркотике, всегда в изобилии доступном детям улицы, ее разум мутился, и жажда нюхнуть хотя бы разок пробуждалась с новой силой. Валяться на мостовой, сжимать в руке пакет с этой густой массой… Весь мир начинает вертеться и плясать перед глазами, дыхание слабеет… Выражение в глазах прохожих в вышине над тобой… Собаки подбегают тебя понюхать… Потом накатывала усталость, мысли в голове путались, по всему телу растекалась слабость, дышалось тяжело и прерывисто, в легких не хватало воздуха. Но при этом ведь была же, была и временная эйфория, сладкий кайф, как бы позволявшей сознанию выйти из тела, измученного лишениями, болью и голодом. А еще клей стирал воспоминания – иногда Аина даже не могла восстановить, как оказалась там, где оказывалась, выйдя из забытья, и что делала до него. Более глубинные, старые воспоминания оно тоже уносило, и в конце концов даже лица родителей расплывались перед ее внутренним взором тусклыми пятнами, а самые тяжелые, горемычные ночи в подворотнях становились словно страшными рассказами, услышанными от кого-то постороннего.

Как Аина ни старалась, сколько ни нюхала клей, ему не удавалось совсем вытеснить из памяти самую невыносимую картину – мертвые тела мамы и папы, распростертые на полу. Но на какое-то время забыть получалось – так же как и о зудящей пустоте в желудке.

Чем грозят эти сеансы, Аина знала. Например, комой. Или таким учащением дыхания, что легкие просто не выдержат – откажут. Или схлопнутся от единого, особо неудачного вдоха испарений. Но ей было все равно, и она регулярно нюхала клей несколько лет подряд – вплоть до одного прекрасного дня, когда ей уже исполнилось одиннадцать. Она, как обычно, рыскала по берегу реки Минос в поисках случайно оброненных корсов и внезапно наткнулась на труп.

Это была девушка, судя по виду миланка, как и сама Аина. Только постарше – лет уже за тринадцать. Подобно маме Аины, покойная при жизни коротко – до линии подбородка – стригла темно-каштановые волосы. К лицу ее прилип пластиковый пакет. Те, кто нюхает клей, часто гибнут от обычного удушья. Аина дрожащей рукой стянула пакет в сторону. Нос и рот погибшей были покрыты сыпью, которая свидетельствовала о болезни, вызываемой наркотиком. В Косине такую сыпь называли «поцелуем Калаан». Аина невольно потянулась рукой к собственному рту и нащупала там прыщики – зачатки такой же сыпи. Она представила себя такой вот – мертвой, на берегу реки.

С тех пор девочка не притрагивались к клею, хотя чуть не умирала от ломки. Год спустя ее подобрал Коль, начались бесконечные тренировки – они почти полностью вытеснили из сознания мысли о наркотике. А когда она стала Клинком и впереди замаячило какое-никакое, но будущее, стремление к нему заполнило все ее помыслы. В общем, полное погружение в подготовительный, а потом в рабочий процесс принесло свободу от зависимости.

– Он в порядке? – сквозь пелену воспоминаний прорвался голос Рю.

– Все нормально, – ответила Аина как бы и за себя, и за мальчишку на мостовой. – Входи, я за тобой.

Передернув плечами, Рю оставил ее на улице и скрылся внутри дома. Как только дверь за ним закрылась, Аина подошла к отключившемуся парню и сняла с его лица пакет. Вообще-то, куда безопасней пластиковых пакетов – бумажные, но такие ребята обычно либо об этом не знают, либо им плевать. Вот и этот, наверное, старается о чем-то забыть, вытеснить какую-то травму из памяти – в точности как она когда-то. Девушке вдруг захотелось разбудить его и рассказать, что есть такие воспоминания, что навсегда останутся с тобой, и такие раны, что никогда не заживают. С другой стороны, пусть хотя бы попробует спастись от них – ей ли его останавливать?

Мальчуган продолжал дышать, поэтому, решив, что прямой опасности нет, Аина поднялась и вернулась к делу. Если не довести его до конца, Коль убьет ее. Или, еще того хуже, она снова останется на улице и задохнется наконец в пластиковом пакете. Она повернулась и решительно вошла в жилище инозенки.

21

Дом тетки Рори походил на тот, где родилась Аина, разве что был немного просторнее. На земляном полу стояли два деревянных стула и стол, на нем – сплетенная из золоченой проволоки статуэтка: Матери с зажженными по четырем сторонам свечами. На полу в центре – соломенная циновка.

В старом жилище Аины пол тоже был земляным, его застилали одеялами и листами картона. По углам вечно копошились пауки, имелась самодельная печка – вот и все. В памяти девушки часто всплывал один и тот же образ: мамина маленькая фарфоровая лошадка. Все раннее детство Аины лошадка простояла за печкой. Мерцание фарфора в языках пламени до сих пор возникало у нее перед глазами, пробиваясь сквозь мрак, опустившийся на все остальные воспоминания в восьмилетнем возрасте.

Было поразительно, что родители Аины из-за магических ритуалов в свое время погибли, а теперь те же ритуалы должны помочь ей спастись.