— Неужели настолько приятно, что ты мог бы поцеловать меня… там? — Велерина легонько, еле заметно передёрнулась от отвращения.
Вот ты и выдала себя с головой, подруга! Точно, всё байки про бордель — а грубоватая циничность бывалой шлюхи, стало быть, всего лишь хорошо отрепетированная маска лицедейки?
— Тише ты, дурак! — взвившаяся как маленькая буря волшебница тут же заткнула поручику рот очередным поцелуем. Правда, принят тот оказался не в пример весьма благосклоннее предыдущих. — Есть тайны, которые убивают вернее топора палача…
Что да, то да — начёт последнего утверждения Ларка ничуть не спорил. Правда, и не горел желанием совать нос в этакие весьма опасные для здоровья дела. Тем более, что в раскинувшемся по сторонам ночном городе редкая суета постепенно стала принимать более осмысленное направление. Гуще и чаще засновали посыльные и кареты, невесть зачем проскакал к полуденным воротам целый отряд святого воинства.
— Похоже, святоши наконец прекратили совещаться? — корнет кое-как привёл неприлично растрёпанный мундир в порядок. — Руки убери, мон шер поручик — я уже в образе! А впрочем…
Впрочем, вывалившийся опять на балкон запыхавшийся сир Андреас неприкрыто содрогнулся и даже втихомолку осенил себя отгоняющим Тьму знаком, когда застал эту залитую лунным светом парочку взасос целующейся. Ну ладно бы, где-нибудь в потёмках, стыдливо пряча такое непотребство от досужих глаз — однако на залитом луной балконе, опоясывающем священную Круглую Залу?
— Кхм-м!.. — со значением громыхнул предупредительным кашлем паладин и не мешкая взял инициативу в свои руки.
Выяснилось, что в принципе никто из святых братьев и сестёр, равно как и представителей старинных родов не торопится на тот свет. Общее мнение оказалось почти единодушно — ещё не все дела на этом завершены. И раз такое дело, всё должен решить торжественный молебен в соборе святых Ивана и Паоло. Коль отец наш всевышний одобрит маленькое кощунство, быть посему.
— Гонец с официальным ответом в штаб медной армии уже у городских ворот, — сир Андреас привычным жестом взлохматил ус. — Ждёт только пакета.
Но тут выяснилось другое обстоятельство. Ни один смертный из числа не исповедующих святую веру, не в состоянии перенести столь мощное воздействие без… э-э, как бы то помягче сказать…
— Без того, чтобы не обратиться в истинную веру или же повредиться рассудком? — чуть насмешливо ответил Ларка, легонько лаская под мундиром соблазнительную попку корнета, сейчас уже почти не вызывавшего прежнего отвращения.
Паладин смущённо отвёл глаза и не без облегчения кивнул. Вот уж прости-господи! А вообще, чего ещё ожидать от этих еретиков, кроме какого-нибудь непотребства?
Ларка не без труда перевёл свои мысли от нежно прижимавшегося к нему мягкого тепла на другие, куда более жёсткие и опасные материи. Он взглянул в эти лучащиеся внутренним светом глаза, и вовсе не оставил без внимания заметное только ему движение взгляда влево-вправо.
— Корнет, приказываю навестить служанку-домовую и проверить пока, как там наше имущество… миледи Хельге наверняка захочется переодеться поскромнее к службе в соборе, — ноготки волшебницы предупреждающе впились ему в бок, но всё же, поручик королевской армии до конца озвучил своё решение. — А мне как посланнику и офицеру негоже пасовать перед опасностью.
Внутри его всё дрожало и корчилось в сладкой муке — вот оно, испытание, ради которого стоило рискнуть даже не то чтобы жизнью… как говорят эти чокнутые святоши, спасением души своей. Может и правы они да некоторые из учёных академиков медного королевства, что есть что-то такое за последней чертой. Что смерть это ещё не конец, а лишь очередной этап… но лично он на вопрос, как собирается закончить свою жизнь, всегда и неизменно отвечал с заставлявшим содрогнуться цинизмом:
— Умереть и сгнить!
Отгремел и закончился торжественный молебен. Умаялся и чуть притомился вдохновенно распевавшие свои псалмы церковный хор — признаться, с чисто песенной точки зрения получалось у тех весьма неплохо. Не хуже королевской оперы, пожалуй…
Но закончилась и другая битва — невидимая и едва ли осязаемая. Ларка не вслушивался в густой и зычный бас проводившего службу здоровяка в таком несметном количестве богато вышитых и украшенных одежд, что самому парню становилось за того неудобно — да как же можно в таком обилии всяких барм, риз и подрясников самому не упасть?
И всё же, ощутимо реющая в тёмном пространстве собора сила не коснулась самого поручика, скромно стоявшего в сторонке у самого притвора. Темнота с блеском свечей и окутанных потусторонним сиянием раскрашенных досок (кажется, тут это называют иконы) давила на плечи своею бархатной ненавязчивостью… а голос здоровяка теребил, не давал полностью отрешиться от реальности. То вздымался тоном едва ли не к самим небесам, то что-то вопрошал скороговоркой, то даже нервно вскрикивал, и тогда торжественно гремящий хор приходил на выручку всею своей разноголосицей.