Алоха, мой друг

– Улица не четыре стены. Здесь и освещение естественное, и другие не менее важные факторы. Дам дельный совет. Когда у меня наступает творческий кризис, и я слоняюсь без пользы, то посещаю сад Капиолани11. Он моё личное место силы. От цветов и запахов голова лучше соображает. Тогда я говорю лени и апатии: «Я здесь папочка!» – и с гордостью фотографирую.

– А они что? – спросил я, скептически ухмыльнувшись.

– Ой, да что они могут? Как по струнке ходят, слушаются. Выбора-то нет.

– Повезло, что хозяин их держит в строгости. Долго ли добираться до сада?

– Ты там не был?

– Нет.

– Моя бабушка справляется за два часа, но это, конечно, от дома, – подчеркнул он с природной смешливостью. – Мы чем хуже? За минут двадцать пять, если медленно.

– Учти, я не очень выносливый, когда печёт.

– То есть всегда? Притворюсь, что не знаю тебя.

– А я тебя.

Келвин возглавил мини-поход в сад. С важностью первооткрывателя он указывал путь, но шёл не впереди, а рядом, и если я отставал, то подбадривал. В какой-то момент он подстроился под мой шаг, чему я был несказанно благодарен. Он стал первым, кто поддался мне без жалоб. Я ускорился, чтобы показать, на что способен и смутился как ребёнок.

– Ого, да ты растёшь!

– Наоборот. Ты уменьшаешься.

– Ещё посмотрим кто кого. Я проверю тебя на ступеньках.

– Когда?

– Когда поднимемся на какую-нибудь смотровую площадку, до которой нельзя добраться пешком.

– У тебя есть машина?

– Не моя, а отца. Иногда он даёт на ней поездить.

– Лучше не надо, – сказал я неожиданно грубо, очертив границы.

– Вестибулярка пошаливает?

– Нет.

– А что?

– Мы не настолько близки.

Перед входом в сад была прицеплена буро-коричневая табличка, окружённая фиолетовыми цветами.

Нам попалась молодая семейная пара и ещё несколько одиноких туристов, восхищённых красочным зрелищем. Келвин приложил палец к губам и, углубившись в тишину, остановился посреди дорожки. Он снял куст ярко-оранжевых роз, ограждённых камнями. Щелчок прозвучал столь оглушительно, что удивил меня. Я примостился на корточки у самого ограждения и, протянув ладонь к гладким лепесткам, приблизил лицо и нюхнул розу. Келвин вновь что-то сфотографировал. На этот раз я не растерялся и продолжил упиваться цветочной сладостью.

Чёрно-синяя бабочка, осторожничая, уцепилась за мой локоть с выделяющимся шрамом от укуса собаки. Чтобы продержать бабочку подольше, я остался в неудобной позе и перестал моргать. Как назло зачесалось правое ухо. Я чувствовал, что оно горело.

– Я присяду? – спросил Келвин.

– Хочешь её сфоткать? Разве ты не по пейзажам и людям? А тут такая мелочь… Большому рыбаку большая рыба!

– Правило не будет полным без исключения.

– Садись, раз надо.

Пока он настраивал фотоаппарат, у меня тряслись колени. Выражение лица Келвина напоминало моё когда-то, сосредоточенное, не лишённое волнения. Неудержимый порыв испробовать режим макросъёмки я не мог ничем объяснить.

Келвин прикусил нижнюю губу и деликатно, почти нежно коснулся кнопки. Он сделал всего лишь снимок. Пожалуй, достаточно. Я задержался на глазах, чтобы поймать миг неминуемого блаженства. Но почему-то его не оказалось. Глаза Келвина излучали спокойствие и были непривычно холодными. Он не показывал, что удовлетворён. Может, почуял что-то странное? Может, тот курильщик был единственным, кто донёс до меня правду в грубой форме, так как не отличался воспитанностью и уж тем более тактичностью?

– Кто-то мечтает с тобой встретиться.

– А, примета. – Я закрыл ухо ладонью.

– Почему спрятал? Вдруг о тебе думает друг, или родители говорят что-нибудь приятное.

– Сомневаюсь. Ты закончил?

– Да.

Я тряхнул рукой. Келвин показал бабочку, сидевшую на грубой безволосой коже.

– Ещё бы она выбрала место посимпатичнее!

– И так сойдёт, – произнёс он снисходительно.

– От меня действительно плохо пахнет?

– Хоть я и не парфюмер, но пахнешь ты вполне обычно. А вообще к чему этот вопрос? – Келвин нажал на кнопку, и бабочка на экране потухла.

– Один парень посчитал, что я курю, потому что воняю.

– А ты куришь? – спросил он серьёзно.

– Конечно же, нет, – ответил я предельно честно, как в зале заседания суда.

Папа объяснял, что курить вредно. Курение не сделает меня взрослым или крутым. Один раз я попробовал с одноклассниками на большой перемене, и мне не понравилось.

– Обоняние потерял, вот и докапывается до остальных.

Он отошёл к густым кустам, что снимал раньше и заметно повеселел, словно выпутался из тёмной ауры.

Боковым зрением я уловил движение. Откуда-то прискакал кудрявый мальчик в бирюзовой кепочке с зонтом. Он выдал неразборчивую фразу, и Келвин, только-только излучающий высокие вибрации, тихо восторгающийся и думающий о своём, тут же отстранился от камеры, как будто у него была другая причина посетить сад.

– Хорошо здесь, правда? – спросил он.

– Угу.

– Я отведу тебя к родителям.

Мальчик не отрывал вопросительного взгляда от Келвина. Они играли в гляделки, пока у мальчика не закончилось терпение, и он захихикал. Его щёки запылали от смеха и радости.

– А я не потерялся! Не потерялся!