Алоха, мой друг

– Приятно знать, что я на кого-то влияю, – сказал Келвин и состроил хитрую гримасу. – Надеюсь, только положительно.

– Потом узнаешь, – добавил я многозначительно.

– Будь что будет, – прошептал он и протянул стаканчик.

– Будь что будет.

Мы весело чокнулись, наблюдая за пылающим, точно разрезанный грейпфрут, закатом.

Глава 13

Келвин предупредил, что съёмка будет проходить в саду. По такому случаю я надел рубашку с большим воротником и длинными свободными рукавами, лёгкие штаны и вьетнамки.

Тропинка петляла между гибискусом, розовым, как щёки смущённой девушки, цветущим имбирём и азалией. Мы остановились у пышных акаций. Я небрежно тряхнул волосами, прогоняя подступающую тошноту. Перед выходом я слишком плотно поел.

– Подойди вон к тому дереву… Нет, не к этому, возьми чуть левее, – руководил Келвин.

Берясь за дело всерьёз, он не упускал мелочей и следил за тем, чтобы человек не выделялся, а сливался с природой. У него был цепкий, немигающий, буквально одержимый взгляд.

– Что дальше?

– Встань, чтобы были видны только руки. Обними дерево, но не крепко. Подушечки пальцев не должны соприкасаться друг с другом, – попросил он.

– А как же я?

– Скоро, скоро, – сказал Келвин ласково. – Тебя я ещё успею распробовать.

– Звучит как угроза. Мне стоит опасаться?

– Конечно же, нет. Просто ты не представляешь, как долго я этого ждал. Что бы сам Эйден мирился с моими капризами и добровольно позировал перед камерой! Я из прошлого бы не поверил, что мне настоящему так крупно повезло. Я преследовал цель заснять кого-то особенного.

– Что будет после?

– Поставлю новую цель. У меня их предостаточно, – отмахнулся Келвин.

– Вхожу ли я в твои планы?

– В один точно.

– Ну, тогда я спокоен.

– Вставай.

Я обошёл акацию и вплотную прижался к широкому стволу. Дерево закрывало от света, как широкополый зонт. Серо-бурые ветви свисали так низко, что казалось, будто они тянулись ко мне, чтобы пригладить чёлку.

В меру расторопная гусеница щекотала плечо, усиливая странное, тягостное ощущение.

– Секунду.

– Окей.

Я снял гусеницу, чтобы не засмеяться, и вернулся к роли задумчивой модели. Готовился к стеснению и неловким шагам. Келвин щёлкал беспрерывно, но потом вдруг замер. Он объяснил, что интереснее будет смотреться с нижнего ракурса, а потому сел на корточки перед акацией и придирчиво изучил мою позу.

– Не зажимайся. От страха лучше избавиться рано, чем поздно.

– Я незаметный.

– Сейчас да. А что дальше? Привыкнешь к этому состоянию, и я уже ничего не смогу сделать. Где реальность? Натуральные эмоции? – спросил Келвин, осторожно подбирая слова. – Приведу пример с жуком. Он не нервничал, но злился, потому что был естественным. Ты нарушил его гармонию, своротил дом. Что чувствуют люди, стоя за деревьями, когда вокруг них красота и тишина? Правильно, спокойствие. Они открыты миру, свободны.

– Сравнил, блин…

– Чем ты похож на жука?

– Мы оба находимся в моменте?

– Да. Он – это ты, но в другой ситуации. Твоя не подразумевает стресс.

– Догоняю, – ответил я. – Но что, если я не наслаждаюсь, а прячусь?

– От кого? Садовника-убийцы? Атмосфера здесь довольно-таки дружелюбная. Тепло, светло. Окружение не создаёт впечатление, что ты в опасности.

– А если добавить фильтров?

– Мы пока не обсуждаем эффекты и прочее. Они полезны, но не всегда. Как ты знаешь, я стремлюсь к живости. Пожалуйста, будь собой. Просто будь, – сказал Келвин.

Достичь взаимопонимания с мозгом оказалось непосильной задачей. Расслабиться не получалось. Я подумал о том, чтобы развернуться и уйти. Вот так запросто, переложив ответственность на Келвина. Он бы огорчился или обиделся. Или и то и другое. Чутьё подсказывало, что стоило задержаться и снять напряжение каким-нибудь доступным способом. Вообразить теоретически возможную сцену.

– Готов? – спросил Келвин.

Я представил наш первый поцелуй. Мою неопытность и его непривычную горячность.

– Витаешь в облаках. Неплохо, – сказал он. – Или…

– Что?

– Перевозбудился?

– Неправда! – взбунтовался я.

– Протестовать бесполезно. Ты покраснел.

Перевозбудился – это ещё мягко сказано. В моей фантазии я прильнул к Келвину и, чтобы продлить блаженство, попросил, чтобы он приник губами к шее, а затем к ключицам. Вырисовывалась впечатляющая картина, которая вызывала всё что угодно, кроме отторжения.

Мы были совершенно одни среди деревьев и цветов. Я решил не заточать мягкость под неприступный замок. Келвин не мог не понять, о чём я размышлял.

– Хорошо, не отпираюсь. Просто такое настроение.

– Уж слишком часто оно меняется, – проговорил он, глядя снизу вверх с подозрением.

– Брось. Я ребёнок.

– То есть, если ты не взрослый, то тебе всё дозволено? Я так это должен понимать?

– Не всё. Есть грань. Думаю, я пока не переступил за неё.

– Фантазировать не вредно, вредно не фантазировать?

– Мечтать, – исправил я аккуратно. – Мечтать. Давай, снимай. Мне стало легче.

Основная часть съёмки прошла гладко, без заминок. Мы почти не разговаривали. Трудились молча, упорно, чтобы справиться к сумеркам.