Альпийская фиалка

Жители из любопытства приподнимали занавеси окон или же выходили на балкон и с опаской поглядывали на эту странную молодежь, чьи подкованные каблуки так весело звенели, отдаваясь эхом в сердцах женщин. Среди зрителей окон и балконов были и такие, кто возмущался этим шумом или же попросту не выражал своего отношения к нему, но были и такие, кто восторгался им, этим шумом. И после того как шум давно смолкал, случалось, что какая-нибудь девочка-подросток долго не отводила глаз от окна и печальным взором продолжала глядеть на улицу, по которой прошло это удивительное шествие…

3

Трактир фрау Фогельзанг, о котором упоминает полицеймейстер Кручинский, был расположен по Ревелыптрассе. Трактир занимал нижний этаж обветшалого дома, в верхнем этаже которого жили бывшие моряки, коротавшие закат своей жизни за рыбной ловлей и лодочным промыслом на реке Эм-бах. Река протекала перед самым трактиром, и в то время, когда моряки находились v себя дома или же внизу, в трактире, их лодки мерно раскачивались, привязанные к стенам этого ветхого дома.

Дом хотя и был ветхий и виднелись уже на нем щели, отмечавшие начало конца его, тем не менее он не был лишен привлекательности, в особенности при закате, когда с холмов Шлоссберга солнце золотило реку. Старые, обветрившиеся кирпичи в лучах солнца отливали темно-красным блеском, а в мутных стеклах окон так отражалось солнце, будто внутри зажгли медные лампы. В эти часы фрау Фогельзанг любила рассказывать, что дом когда-то был замком Стефана Батория, чей арсенал якобы находился в нижнем этаже, где помещался ее знаменитый трактир.

Навряд ли была права хозяйка трактира; с улицы еще виднелась работа безвестного художника, которой был украшен фронтон входа, ведущего в трактир: птица, похожая на лесную сову, дергала веревку колокола, держа в когтях ленту, на которой были выведены давнишние эпикурейские слова — «dum vivimus, vivamus»[98]. И вряд ли была права фрау Фогельзанг, — вероятней всего дом служил постоялым двором для древних купцов, совершавших рейсы с востока на Ревель.

В Дерпте замечательней этого трактира была сама фрау Фогельзанг. Даже трудно сказать — пользовался ли бы такой славой трактир, если б его обладательницей не была фрау Фогельзанг, которая не только продавала пиво и мед питомцам университета, но и сама была любвеобильной матерью, на приволье которой воспитывалась и веселилась беспечная молодежь. Она знала всех студентов, их жилища, поскольку сама фрау Фогельзанг нанимала для них жилье, и к ее посредничеству обращались домохозяева всякий раз, когда жилец задерживал плату или же вел такую бесшабашную жизнь, что домохозяева начинали опасаться за судьбу своих подростков-дочерей, росших словно птенчики куропатки в соседстве с орлом.

Долгие годы общаясь со студентами и слушая их разговоры, фрау Фогельзанг до того была в курсе университетских дел, что иногда, нарезая колбасу или же открывая новую бочку меда, вмешивалась в споры своих питомцев:

— А я доложу вам, что этот куратор только и может играть в карты… Ах, как жаль старика Дитриха! И экзамены были нетрудные, и студенты никакой экзегетики не штудировали, и не было столько строгостей, а были только гомилетика, богословие и веселье. Вот что было, когда куратором состоял добрый Дитрих!..

А что бы такое могли значить «экзегетика» и «гомилетика» — лишь этого не знала фрау Фогельзанг, но она знала, что студенты раньше веселились больше, чем теперь. И когда она начинала так говорить, студенты хохотали над искренним возмущением фрау Фогельзанг еще и потому, что трактирщица путала науки, и, прекратив спор, обе стороны соглашались, что веселье раньше было бешенее, и, снова налив стаканы, пили за светлую память мифического куратора Дитриха.

Вот до чего была популярна фрау Фогельзанг! И не напрасно старик Кручинский по всякому поводу говорил ратсхерру Розенцвейгу, что нужно закрыть это «логово беспутства», в котором молодежь накачивается спиртными напитками и, как волчья стая, набрасывается на невинных граждан…

Трактир фрау Фогельзанг располагал такими удобствами, каких были лишены другие питейные заведения города. Когда порою затягивалось пиршество и студенты, сраженные вином, скатывались на пол или же, как пронзенные мечом воины, не могли поднять головы, отяжелевшие от вина, — вот в это самое время в тумане дыма и чада показывалась фрау Фогельзанг в белом фартуке и в чистой косынке, а за нею — старые моряки, питавшиеся остатками со стола студентов; через заднюю дверь рыбаки выносили к лодкам бесчувственные тела, являвшиеся тяжелой ношей для стариков. И вскоре в ночной мгле вверх по течению плыли лодки, в которых валялись, как обрубки, пьяные студенты. Не слышалось ни единого звука, лишь шелестели лодки, на носу которых покачивались фонарики, и казалось, по реке Ахерон эти лодки плыли в царство смерти.