Альпийская фиалка

Вскоре вдали на дороге бросилась ему в глаза черная точка, постепенно разраставшаяся. На поляне солнце прорезало тень, отброшенную лесом. Когда черная точка добралась до места, залитого солнцем, Армениер увидел вихрем скакавших трех коней, вздымавших снежную пыль и отливавших серебристым блеском солнца. Звон колокольчиков постепенно усиливался. Уже ясно виднелась задорно скакавшая пристяжка с откинутой вбок шеей, с развевающейся длинной гривой. Вот они подъехали к шлагбауму. Старик сторож уже поднял перекладину, чувствуя, что все равно ничто не противостоит напору разъяренных коней. Кони промчались мимо Армениера, обдавая его снегом. В снежной пыли раздался веселый смех, похожий на звон колокольчиков. В санях он заметил ярко разрумянившееся лицо голубоглазой женщины. Вдруг эта женщина махнула рукой в воздухе, и ему показалось, будто она достала из шубы белого голубя, на минуту взметнувшегося в снежной пыли и снова юркнувшего в теплое гнездышко. Армениер снял шапку, побежал к саням, но сани, въехав в город, исчезли бесследно.

Армениер шел с обнаженной головой, с шапкой в руке. Улицы эти были ему незнакомы. В этой части города он ни разу не бывал. Он услышал звуки других колокольчиков и увидел вторые сани. Проехали и третьи… Однако никто не взглянул на него, и ему больше не являлось то фантастическое видение.

Армениер как бы очнулся, надел шапку и стал с любопытством разглядывать сани. За всю свою жизнь он впервые видел сани, и в его памяти первые сани запечатлелись как чудесное видение. Он дошел до воинского лазарета. Там виднелась немецкая кирка, по ту сторону которой улицы были ему уже знакомы. Ворота лазарета были открыты. Во дворе прогуливались солдаты без шапок, а некоторые из них — на костылях. Голова одного была забинтована желтой тряпкой.

Русская женщина у ворот торговала жареными семечками. Несколько солдат окружили ее, и видно было, что они сомневаются — купить или нет? А может, они и подшучивали над ней, рассеивая свою невольную скуку.

Армениер завидел их с противоположной панели, пошарил в карманах и, перейдя улицу, подошел к солдатам. При виде его солдаты замолчали и расступились, а женщина стала хвалить свой товар. Армениер посмотрел на солдат и пожалел их.

У них были желтоватые худощавые лица. Все с большими бородами, один — седовласый, остальные — молодые.

— Откуда вы, земляки? — спросил Армениер.

— Издалека, ваше благородие, — ответил седоволосый солдат, недовольный, что прервали их разговор, и с холодностью, означающей: «Проваливай подобру-поздорову, мы не твои земляки, и тебе нет дела откуда мы».

— Хотите семечек?

— Отчего же нет, можно… Можно, ваше благородие, — и первым подошел тот же седоволосый. На лицах остальных промелькнула полунаивная, полузаискивающая улыбка.

— Много солдат в лазарете?

— Бог его ведает… Мы не знаем…

— А среди ваших солдат армянина нет?

— Армянина? — Они переглянулись. — А может, и есть, ваше благородие. Тут всякие есть: кто с Дона, кто из Калуги, даже есть из Оренбурга, может есть и армянин… Бог его ведает.

Глаза Армениера заблестели.

— Я вам еще семечек куплю… Посмотрите… ежели есть армянин, вызовите его.

— Можно и без семечек, — вставил седоволосый солдат.

— Ты за себя отвечай, старикан, какое тебе дело до других? — рассердилась торговка. — А может, его благородию угодно сегодня сделать доброе дело.

— А совесть-то есть у тебя? Тебе все деньгу вышибать, стерва!.. — И, обратившись к Армениеру, сказал: — Можно. Но каков будет этот армянин? У нас всякие есть — кто с Дону, кто…

— Смуглый, с черными глазами, с большим носом, будет такой?

Седоволосый солдат призадумался, глядя на товарищей. Призадумались и они, лузгая жареные семечки. Один из солдат сказал:

— А тот, что в последнем флигеле, — не армянин ли будет он?

— Это который? — спросил седоволосый солдат.

— Тот, что хлеба стащил… которого высекли.

— Чудак ты человек, неужто он смуглый, черноглазый и с большим носом? Соломой набита у тебя голова! Не понял, что ли, ты, чего изволил сказать его благородие, — чтоб голова была черная, глаза были черные, все было черное, да чтоб и нос был черный?..

— Ах, да-а! — протяжно воскликнул тот солдат, и было трудно определить, что бы могло значить это восклицание.

— Дядя Митрич, — вмешался молодой солдат, — а ежели волосы черные и нос большой, но глаза не черные, а?.. — И, затрудняясь объяснить, какого цвета глаза, он схватил головной платок торговки и, обрадованный, проговорил: — Вот такого цвета, в точности такого цвета глаза… Не может быть?

Женщина возмутилась и ударила солдата по руке.

— Убери лапу!.. Я замужняя женщина, а не фрау какая-нибудь!

Все уставились на Армениера. Вперил в него взор и седоволосый солдат, как бы желая сказать, что на этот вопрос может ответить лишь «его благородие».

— Но он христианин? Армяне — христиане.