Альпийская фиалка

Родной край с его обычаями, родная природа и человек под ее сенью — вот то географическое пространство, которое питало творчество писателя. Лишь на почве искусства, имеющего в основе своей идею безграничности жизни, бесконечности бытия, могли родиться такие образы, как сасунец, выпевающий на свирели тоску по родной земле, как сеятель, с безграничным восторгом рассыпающий золотистые семена пшеницы на родной пашне, как девушка Хонар, в которой сфокусирована красота родного неба и земли, света и зелени, как Лар-Маркар, достойный потомок героев армянского эпоса, перед удивительной справедливостью которого меркнут все сокровища мира, как остальные бакунцевские герои-крестьяне и крестьянки, своим существованием, поведением и отношением утверждающие высокую поэзию жизни.

Культ природы в художественном мире Бакунца имеет прежде всего социальные корни, его герои получают от природы-матери не только средства для физического существования, но и высокие духовные качества: безграничную доброту, нежность чувств, широту сердца, великодушие и неистребимый вкус к жизни.

Природа в произведениях Бакунца является той точкой отсчета, по которой сверяют свои часы с вечным временем.

Все это блистательно отражено в рассказе «Альпийская фиалка» (1925–1927). Этот рассказ — лирический дневник писателя. Бакунц рисует картину горной Армении с ее разрушенными крепостями, неповторимой прелестью альпийских лугов, здесь и живые сцены быта горного села: женщина у очага, босоногие ребятишки, изнуренный тяжелым трудом жнец…

Дважды — в начале и в конце рассказа — Бакунц обращается к поэтической метафоре, исполненной глубокого смысла: «Пестрому жучку, купающемуся в цветочной пыльце, фиалка кажется качелями, а мир — багряным цветком». В этом удивительном образе Бакунц, проводя параллель между миром природы и миром человеческим, развенчивает поверхностные представления о жизни. Жизнь прекрасна и в то же время сложна, и художник должен представлять жизнь во всем ее многообразии. Эту мысль, высказанную в аллегорической форме, Бакунц раскрывает в конкретном сюжетном содержании «Альпийской фиалки». Сказочный фон сменяется реальной Арменией — с ее горестями и человеческими драмами, которых не замечают «чужие взоры» горожан — археолога и художника, посетивших горное село.

Археолог весь поглощен прошлым: «мир для него был громадным музеем, где нет ничего живого». Художник наслаждается красотой природы, но остается глухим к истинной жизни, к ее глубокому драматизму. Бакунц противопоставляет такому отношению свое писательское восприятие этого мира. Он раскрывает богатство души простой крестьянки и ее мужа, чего не заметили «туристы», взирающие на село из своих «социальных далей». Они увидели в армянском далеком горном селе только древности и экзотику, в то время как Бакунц разглядел и показал его человеческие ценности.

4

В истории армянской литературы советского периода очень много имен, но лишь рядом с немногими именами можно поставить эпитет самобытный, то есть неповторимый, то есть похожий только на себя.

Собственный мир и мироощущение, песнь собственной души и собственный стиль — этим основным условиям самобытности полностью отвечает творчество Акселя Бакунца. Тому свидетельство — получившие право гражданства в армянской литературе выражения: «бакунцевский образ», «бакунцевский мир», «бакунцевский стиль», «бакунцевская интонация».

Не будет преувеличением сказать, что писатель уже в молодые годы создал в армянской литературе свою, бакунцевскую, школу, верность принципам и продолжение богатых традиций которой до сих пор стоит в духовной повестке дня.

Разве может устареть, к примеру, бакунцевский завет сохранять и развивать «рвущийся к небу, словно горный ветер» родной говор — народный язык? Завет, который так образно сформулирован в чудесной повести «Киорес»: «Не есть, не пить, а только бы говорить на этом языке или слушать, как сладко и нежно говорила прачка Мина, как она растягивала слова, будто не говорила, а тихо пела у прялки, и слова ложились, как мягкая кудель».

Современные армянские писатели могли бы многое позаимствовать у Бакунца: и твердую веру в безграничность жизни и бессмертие народа, и глубокое проникновение в историю народа, в его психологию, и стремление утвердить принципы народной, стилистики в литературном языке, и неутомимую жажду познания. И еще — попытаться постичь тайну той ювелирной работы, которую он проделывал над каждым словом, над каждой строкой, создавая такие шедевры, как песня вечной тоски «Фазан», бесподобная хроника армянской провинции «Киорес», как яркая пейзажная зарисовка — «Альпийская фиалка», как одно из самых глубоких обобщений — «Сумерки провинции», в котором социально-философское мышление Бакунца проявилось с редкой глубиной, как многие другие рассказы, как, наконец, оставшийся незавершенным роман «Хачатур Абовян» — одно из чудес армянской литературы, в котором так неповторимо слились и щедрое воображение писателя, и глубокие научные познания, и безупречное владение родным языком со всеми его нюансами, во всех! его полноте.