Киорес имел свои святыни: Зеленая церковь, святой Мартирос («припадаю к его стопам», — говорила мамаша Ана, когда произносила имя святого), святой Езан, Отшельник и другие подобные святые места, древние и старозаветные, как те ореховые деревья, которые кто знает сколько сотен лет шумели в ущелье Матура. Ничего церковного не было в этих святых местах — ни книг, ни крестов. Это были каменные пещеры на склоне высоких гор или родник, журчащий в глухом ущелье, и куча камней. Только Зеленая церковь имела лестницу, пробитую в скале, которую будто бы семь лет пробивал один отшельник, хотя Саю Мади, знаменитый киоресский каменотес, говорил:
— Дайте мне четыре пуда проса, — если я за семь недель столько не пробью, то я не сын своего отца.
Киорес имел святые места с закоптелыми стенами, черными глиняными плошками, камнями очага, которые нагревались, когда варили жертвенных животных, и когда дым поднимался, один старик глядел, куда ветер гонит дым. Этот наивный старик верил, что в какую сторону пойдет дым, нивы той стороны в тот год дадут хороший урожай…
И бывало, что дым шел к лугам Цланга, где у ходжи Багира было около двадцати десятин пахотной земли. Старик сердился:
— Я должен своего барана тебе в жертву принести, чтобы ты дал хлеб сыновьям ходжи Багира!
И говорят, что однажды, когда дым от жертвоприношения густыми клубами шел на город и даже стлался над городским рынком, один коренной киоресец, по имени Зидин Абуд, схватив котел с недоваренной дертвой у часовни святого Мартироса, отнес в ущелье святого Езана, говоря:
— Езан святой, если ты так же нагл, как святой Мартирос, то я дертву выброшу собакам.
Иногда «палтонаворы»[63]
, то есть горожане и горожанки Гориса, — Ефрат Ерем, тетя Аник, госпожа Оленька, Кизиков с семейством, Саак Сергеевич — инспектор городского училища, братья Авагимовы, Ча-гарин Мугров с серебряными медалями, дочери Кар-чик Кевер-бея, керосинщик Георгий, дом Лалазаранц со своими замечательными девицами, из которых одна — Герселья — была самая восхитительная в городе и называлась «Ангел с подбитым крылом», потому что Герселья ходила, немного приподняв левое плечо, — иногда эта огромная масса с полными корзинами ходила на богомолье к святому Мартиросу, нарядно одетая, с разноцветными зонтиками, из которых самый красивый — голубой шелковый — осенял барышню Герселью, и группа молодых чиновников и приказчиков, следившая за девицами Лалазаранц и особенно за Ангелом с подбитым крылом, восторгалась шуршащим платьем, тонкой фигурой Герсельи и ее голубым зонтиком.Когда палтонаворы шли на богомолье, Шен выражал недовольство, как будто пришедшие были иноверцы. Горисцы тоже совершали жертвоприношения, даже Лалазаранц Герселья, подняв подол платья, входила в Зеленую церковь, и в это время один из молодых чиновников расстилал газету, чтобы песок не поцарапал ее мраморное колено. Они тоже зажигали свечи, но не те желтые свечи, которые лил из сала мыловар Савад, а белые свечи с позолотой.
Случалось, что девица Герселья или же дочь Саака Сергеевича — Сусанна — целовали камень часовни и даже крестились.
— Пропади ты пропадом, — вслед им говорила киоресская старуха, — знать бы скольких на бульваре целовала. На что тебе святой…
И, выходя из церкви, горисцы под ореховыми деревьями закалывали жертвенное животное, а те, что были киоресцами, отходили наверх со своей зурной и барабаном, старыми танцами, а молодицы и девушки, привесив веревки к деревьям, качались над глубокой пропастью, развевая свои платья. Горожане глядели на них. И девица Герселья говорила студенту Рубену по-русски:
— Счастливые они…
Иногда Киорес и Горис сталкивались на месте богомолья. И даже священники не могли помирить их. Со смехом и насмешкой киоресцы гнали едоков булок. В это время пьяный горшечник входил в пещеру Зеленой церкви и так кричал:
— Да ты разве святой… Когда керосинщик прикреплял к твоей стене свечу, почему ты не схватил его за пальцы и не прикрепил к своей стене. Не говорил разве я тебе, что он против двадцати рублей забрал двух моих быков, меня оставил голодным. Что же, это потому, что его свеча с позолотой, да? Э, Зеленая церковь, ты тоже фальшивой стала. — И пьяный горшечник начинал тушить свечи горожан, швырять на землю свечи, продолжая укорять святого: — Вот, говорю, кончай с этим делом, а не то я заделаю твою дверь. Кто ты, святой или собака, лающая у семи ворот?
Так во всем были различны Горис и Киорес, и особенно Шен, цитадель Киореса. Различны были их язык, обычаи, разные нации были, и даже вера у них была разная. Они жили рядом друг с другом, и между ними не прекращался спор, такой же старый, как стары были ущелье и текущая по дну его река…
Как ущелье, так и река.