Алракцитовое сердце. Том I

— Ты правда ничего не помнишь, Джибанд? — спросил Деян перед тем, как вернуться в хижину. — О прошлом.

— Правда. — Великан опустил взгляд на свои руки. — Тело помнит, как ходить, как бить, как рубить. Но как учился — не помню. Даже мастера не помню. Знаю только, что он — это он. Я старался вспомнить, но не могу… Это нельзя, наверное.

— Я почему-то всегда думал, что память — она в теле, — сказал Деян после неловкого молчания. — А душа, дух — как искра, чтоб фитиль в лампе поджечь. Ошибался, выходит.

Про себя он подумал, что странно и даже невозможно духу жить и оставаться в мире, пребывая при том в разрыве с телом, пусть даже и частичном, — потому что-то тут, быть может, напутано: чародей или сам не все знает, или зачем-то темнит с разъяснениями.

Но, как оказалось, ничего такого не было: возможность воочию наблюдать бестелесных духов представилась Деяну совсем скоро — спустя десять дней, когда Голем заявил, что пришло время избавиться от повертухи.

— V —

Еще накануне намерения разбираться с мертвой ведьмой у чародея не было, но к вечеру поднялся ветер и спал мороз, а в ночь грянула оттепель; к полудню следующего дня под ярким солнцем половина снега стаяла, напитав водой ручей, землю, старые бревна хижины и все подряд. «Это очень кстати, — сказал Голем. — Пора покончить с тварью».

— Ты уверен, что нужно так торопиться? — осторожно поинтересовался Деян, больше беспокоившийся о том, не подтопит ли хижину, чем о повертухе. Джибанд, которому та не могла навредить, выучился охотиться и исправно приносил дичь, потому голод не грозил, а чародей достаточно здоровым еще не выглядел. — Лучше бы еще подождать. По-моему.

— Я уверен, что смогу сделать все, что нужно, и не уверен, что у меня будет лучшая возможность. — Голем прошелся по хижине. — Вернутся ли ко мне силы или время возьмет свое и я рассыплюсь прахом — одним Небесам известно; а вода в нашем деле — хорошее подспорье. Мне до смерти надоело, что эта тварь таращится на нас и держит взаперти! Пора ей не покой. Не бойся. Повертуха, мертвая к тому же — не того полета птица, чтоб ее бояться.

— Да я не боюсь, — сказал Деян, малость покривив душой. — Но что мне делать, если…

— Никаких «если»: все будет в порядке, — перебил Голем. — Она и вполовину не столь опасна, как тебе кажется, поверь на слово.

— Мастера сложно переубедить, когда он что-то решил, — заметил Джибанд.

— Да уж, — буркнул Деян. Чародею явно не терпелось попробовать свои силы; оставалось надеяться, он знает, что делает.

Вышло и впрямь не страшно; скорее, красиво. И быстро.

Голем, разрисовывавая кровью факел и хозяйские костяные бусы, начал было разъяснять смысл тех символов, что изображал, однако Деян отказался слушать:

— Не пытайся учить меня своим колдовским штучкам: сколько раз повторять — не знаю и знать не желаю! — Он вышел из хижины, хлопнув дверью, и стал ждать снаружи.

В журчании ручейков талой воды можно было разобрать бормотание потревоженной приготовлениями повертухи, то манящее, то угрожающее, то подобное родным голосам. Не прислушиваться к нему было не так уж и просто.

Не то чтоб Деяну в самом деле не хотелось знать, что и зачем собирается делать чародей, — но суеверный страх не позволял дать волю любопытству. Казалось почему-то, что если он начнет вникать в чародейское мастерство — или, тем паче, выучится у Голема чему-нибудь эдакому, — тогда «большой мир» непременно затянет его, возьмет в оборот, не даст вернуться домой. Жизнь в Орыжи и чародейство были, казалось, несовместимы настолько, насколько может быть несовместимо одно с другим. Потому он старался ничего о чарах не спрашивать и не слушать. Получалось не всегда, поскольку чародей это его нежелание понимать и брать в расчет отказывался — но чаще получалось, чем нет.

Вскоре Голем вышел с разожженным факелом в одной руке и расписанными бусами — в другой. Джибанд следовал за ним с выражением беспечного любопытства на изуродованном лице. Он по-прежнему не допускал мысли, что с «мастером» может случиться что-то плохое — или умело притворялся.

— Мне уйти или остаться? — спросил Деян.

— Как хочешь. — Голем лукаво улыбнулся и, не дав времени на раздумья, поднес бусы к пламени.

От костей тотчас повалил исииня-черный едкий дым. Голем быстро произнес заклятье и швырнул их в ручеек талой воды, бегущий промеж не стаявших до конца сугробов. Нить лопнула в воздухе, кости с хлюпаньем, точно горох, упали в воду, а в брызгах вспыхнула вдруг яркая радуга. Дым, густой и черный, клубился вокруг.

— Иди! Сюда! — негромко, но властно приказал Голем. — Слуги твои ждут тебя. Иди!

Движение началось со всех сторон. В клубах дыма и пара вырисовывались полупрозрачные силуэты животных. Призрачный медведь стоял, глядя в землю, где змея вилась у его лап; радужные волчьи глаза следили за темной фигурой, мечущейся в отдалении между деревьев. В той смутно угадывалась женщина средних лет; она приближалась странными широкими полукругами, оттягивая конец, не замечая того, как лес позади нее наполняется радужными бликами.

Волки набросились на нее все разом.