Алракцитовое сердце. Том I

— Небеса благоволят молчаливым и внимательным. — Голем усмехнулся. — Даже со всеми ухищрениями наладить управление и укрепить власть после отцовских бесчинств было непросто. Одной слежкой дела не делались: виселица редко пустовала, а кое-кого мне даже пришлось устранить самому, скрытно, чтобы избежать смуты. Но за три года мы добились своего. Джеб стал для людей хорошим правителем; лучшим, чем в будущем я сам, потому как он всегда был добрее меня. — Голем вдруг повернулся к великану. — Многое произошло за следующий век, многое изменилось. Кроме нашей общей, у тебя была собственная жизнь, Джеб, которая нравилась тебе, — точнее сказать, мне нравилось думать, что она тебе нравится… По правде, мне мало что известно об этом: чаще всего я был далеко. Но многие мои и твои друзья знали, кто ты на самом деле, и все же ты был в их глазах человеком, потому как ты и был — человек. Бессмысленно и пытаться перечесть все, чем я тебе обязан. Я страшно виноват перед тобой за случившееся; виноват и в том, что мне невыносимо теперь говорить с тобой, видеть, что с тобой сталось… Ты, тешу себя надеждой, не так уж и несчастлив сейчас, но я — не знаю, смогу ли я свыкнуться со всем этим, чтобы помочь тебе пройти весь путь заново. Я быстро ко всему привыкаю, однако это… это… боюсь, все это слишком для меня одного. Но я постараюсь сделать для тебя все, что нужно; все, что смогу. Обещаю. Только не торопи… Не дави на меня, ладно?

— Спасибо, мастер, — громко сказал Джибанд, повернувшись, и от его неловкого движения затрещало что-то в стене. — Я тоже стараюсь тебя понять, мастер.

Чародей достал тряпицу, заменявшую ему платок, и промокнул лоб.

— Спасибо и тебе… Ты всегда был великодушен. Твой дух и силен, и крепок — под стать этому телу, и насколько смутны твои телесные чувства — настолько же смутно для тебя зло… Особенно когда это зло — я. Ты не должен выполнять мои приказы, Джеб, не должен следовать за мной, когда не хочешь. Ты сам по себе, ты свободен. И ты не должен больше звать меня мастером.

Деян бросил взгляд на оконцеа: наконец-то забрезжил рассвет. Огонь потух, и камни очага начали уже остывать; в хижине стало прохладно.

— Я не знаю, что есть зло. Но ты — мой мастер, — сказал Джибанд.

— Был когда-то; но это не важно. Теперь…

— Простите, что прерываю, господа: утро на дворе, — поспешил вмешаться Деян, пока чародей не ввязался в очередной тяжелый и бесполезный спор. — Я послушал бы еще, но пора заканчивать, Рибен. Ты пока не выглядишь достаточно здоровым, чтобы бередить себе душу сутками напролет.

— Мне…

— Тебе, тебе. — Деян не дал ему договорить. — Не ты ли недавно говорил, что твои самыи малые ошибки неизменно приводят к большим бедам? Зачем тогда торопишься совершить еще одну? Господь свидетель, я охотно выслушал бы тебя до конца, но лучше уж я дослушаю потом, чем если ты опять свалишься… Приводить тебя в чувство — та еще работенка, знаешь ли. Второй раз может и не получиться.

— Но ведь… Да, я понимаю. Ты прав. Наверное. — Чародей вздохнул. Голос его разом как-то выцвел. — Ты прав: хватит на сегодня. Еще будет время.

— Будет, конечно.

Деян, встав сам, подал чародею руку и, только когда тот на миг замешкался, понял, что сделал это, не задумываясь; впервые он предложил помощь, не дожидаясь просьбы, не перебарывая нежелание и внутреннее отвращение.

На лбу чародея блестела испарина, но ладонь оказалась сухой и холодной. Деян чувствовал потребность что-то сказать, однако не мог найти подходящих слов.

— Долгий день был, — подвел черту Джибанд. — Отдохни, мастер. Ты устал. Я вижу.

Чародей не спорил с очевидным, но и не слушал добрых советов. Внутреннее напряжение крепко держало его, вынуждая говорить и двигаться.

— Кстати, Деян. Когда Джеб принес мешок с тушкой, я глазам не поверил. — Едва коснувшись головой лавки, Голем снова сел, указывая на серые перья на полу — все, что осталось от птицы. — Как ты умудрился поймать санху?

— Она замерзла в снегопад, и мне оставалось только стряхнуть ее с ветки, — сказал Деян. — Впервые вижу такую. Даже сомневался, годна ли одна в пищу.

— Странно: прежде их было много, и жили они тут повсюду… И доставляли немало неприятностей. Хотя сами они при правильной готовке вкусны и дорого ценятся, но — присмотрись к их клюву.

— В следующий раз — обязательно, — равнодушно сказал Деян, которого неизвестные птицы интересовали мало: съедобны — и ладно.

— В мое время санху в шутку называли «удачей птицелова». Поймать ее — к прибыли, но в девяти случаях из десяти она рвет сети, и только ее и видели. Упорхнула вместе со всем уловом: вот тебе и «удача»! А тут, значит, замерзла и сама упала в руки… Забавно. — Чародей вновь лег, заложив руки за голову. — Забавно: к чему бы это…

Вскоре он уже спал.

«Что сегодня кажется удачей, то завтра — беда. Или наоборот. Или ни так, ни эдак: не в везении же вся суть… Есть следствие у всякого поступка, но и причина важна. Хотя — кому? Кто мертв, тому все равно», — думал Деян часом позже, объясняя азы ловчего искусства Джибанду и ставя ловушки прямо за хижиной. В голове творился полный беспорядок.